В примыкающем медкабинете Гавриил Германович сажает меня на кушетку и ненадолго удаляется в гардеробную комнату. Возвращается он в сменной одежде и сразу вооружается медикаментами. При обработке раны я с интересом слежу за его выработанными до автоматизма движениями рук. Моментами я ловлю на себе проницательный взгляд коленопреклоненного Гавриила Германовича. Во время встреч взглядов он хмурит брови, несомненно, задаваясь вопросом − не болезненно ли проходит обработка раны? При его профессионализме боль фактически невозможна. Ко всему прочему он глубоко заблуждается − о боли я не помышляю вовсе. Из-за приключившейся с нами эротической авантюры я витаю в облаках. Стыдно признаться, но в моем бесстыдном полете фантазий наши обнаженные тела ритмично скользят друг на друге прямо на медицинской кушетке. Я неуверенно перемещаю взгляд на скульптурные линии влекущего рта Гавриила Германовича. Как раз в этот момент он непроизвольно высовывает кончик языка и облизывает уголок губ. В горле у меня мгновенно пересыхает, между ног отдаются жгучие мурашки, будто этот греховный рот сейчас целует меня там… Боясь потерять голову, я смущенно зажимаю бедра и спешно отвожу взгляд от источника возбуждения.
Помяните мои слова, от мужчин в белых халатах исходит невидимая сила притяжения. Что уж говорить о коленопреклоненном Гаврииле Германовиче. Весь такой неподступный и недоступный в своем стерильном халате, этот доктор вызывает у меня совершенно дикарское желание грязно изнасиловать его на медицинской кушетке.
− Спасибо вам, Целитель, − простодушно улыбаюсь я, когда он заклеивает обработанный ушиб лейкопластырем. − У вас золотые руки. Я даже не почувствовала боли.
Гавриил Германович благодарственно глядит на меня снизу вверх, и лучше бы он скорее поднялся с колен, а то так и до греха недолго.
− Ева, я дам тебе мазь. Мажь ушиб три раза в сутки. Через пару дней все заживет.
Он приносит тюбик с мазью и помогает мне справиться с блейзером от академической формы. На мгновение его «профессиональный докторский» взгляд падает на мою расстегнувшуюся блузку. По всему телу у меня проходит горячая волна.
− Мне тут пришла в голову одна мысль, − от его подозрительно обольстительной интонации мое дыхание замирает. − Лекция профессора Волкова закончилась два часа назад. Где же вы с подругой пропадали?
− Э-э… мы бродили, смотрели, как устроены лаборатории, − на ходу сочиняю я с невинной улыбочкой.
Гавриил Германович возвращает мне зеркальную улыбку.
− За кем же вы шпионили? − как гром среди ясного неба звучит его вопрос.
У меня язык прилипает к гортани, но интуиция вовремя оповещает − провокация, предпосылкой послужил «евротур» на Хэллоуин.
− Э-э… мы встретили Никиту и попросили показать пищевой блок. Он был занят, поэтому мы самостоятельно отыскали столовую и пообедали.
Гавриил Германович пытает меня проверяющим взглядом, но выбить признание у него не получается. С чувством победителя я осознаю, что поднаторела в сокрытии собственных эмоций.
Гавриил Германович стряхивает часы на запястье и, кинув недовольный взгляд на время, начинает торопливо складывать принесенную Аленой папку документов в кожаный портфель.
− Я провожу тебя до парковки, Ева. А то мало ли что…
Глава 7. Заговор
Небесное полотно над чешскими землями сегодняшней морозной ночью умелая рукодельница кропотливо расшила триллионами судьбоносных бисеринок. В отрочестве я любил забираться к сверкающему небу на осажденную горгульями крышу замка и в неповторимом сюжете переплетенных между собой судеб искать собственную жизнь, рожденную под счастливой путеводной звездой. Созвездия мне так ярко улыбались, что просто быть того не могло, чтобы они были несчастны.
Моя черная полоса стартовала уже в юности. Нередко я сносил наказания розгами от отца и под открытым небом часами философствовал о вечном: добре и зле. Одним недобрым днем после очередного унижения я обратился к небожителям и попросил у всевидящих звезд указать мне путь, куда бы я мог свернуть, чтобы познать счастье. Однако с зарей я познал, что у звезд есть оборотная сторона. С того дня я больше не взбираюсь на крышу и не вопрошаю небо об исторических перекрестках, потому что тем утром я свернул «не туда» и обрек себя на вечное проклятие.
В нефигуральном смысле «поворот не туда» мне не грозит, поскольку пролегающий путь в родовое имение изъезжен вдоль и поперек. Вот и сейчас я мчусь на «Хаммере» по булыжному мосту над темной гладью широченного глубоководного озера навстречу порывистому ветру, злящему огненные языки факелов при въезде в имение. От облагороженного ландшафта с трехсотлетними садами и водоемами до воплощенных в архитектурные канонады задумок почитаемых зодчих рубежа XV− XVI веков − в имении царит мрачный дух помпезной готики. Коронованный острыми шпилями замок в лунном свете оставляет неизгладимое впечатление страха и власти. Подтверждает нашу династическую значимость штандарты с фамильным гербом − символ господства рода Гробовых в Ордене.