− С кем был мой отец?
− С твоей мачехой, с кем же еще, − нарочито грубо говорю я, заглядывая в его стеклянные глаза − у него даже лицо перекосило от моего ответа. − Любопытно было узнать, что ты избил женщину кнутом до полусмерти.
Бокал в руке Гавриила лопается, и на пол выливается водка, перемешанная с кровью.
− Если лживая тварь еще в имении, то я непременно закончу начатое, − цедит он сквозь зубы, с хрустом сминая пальцы в кулак. − Долбаная сука! Как она посмела заявиться в мой дом!
− За дело тебя прозвали Зверем! − сокрушаюсь я, тыча в него дрожащим пальцем. − Богоподобный свихнувшийся деспот, для которого смысл жизни сводится к обожествлению пениса. Мстишь всем без разбора, потому как тебя отвергли ранее. Ты больной на всю голову. Считаешь себя всемогущим, а на деле пустое место! Но хуже всего другое… − мой голос дребезжит, словно расстроенное пианино. − Ты задумал убить моего брата. Он доверяет тебе, как себе. А ты предал его! Пляшешь под дудку своего жадного папаши!
У Гавриила из рукава вываливается легкоузнаваемый пятиметровый кнут, которым был убит наемник в лесу:
− Закрой свой рот и успокойся.
− Держи карман шире! − ожесточенно выпаливаю я и в лихорадочной суете вынимаю из клатча смартфон. − Я расскажу о твоем грязном предательстве брату прямо сейчас.
Исчерпав всякое терпение, Гавриил выхватывает у меня телефон и швыряет об стену. Мой навороченный «Самсунг» разбивается вдребезги. От шока меня начинает трясти в нервном смехе:
− ЗВЕРЬ!
Гавриил нависает надо мной, как коршун, и, словно в эротической прелюдии, приоткрывает серебряным набалдашником кнута мой рот.
− Верно, ты плохо слышишь меня, неразумная женщина. Я сказал, не лезь не в свое дело. Своими истериками ты только все испортишь.
Что есть мочи я отталкиваю его и отбегаю к стенду с оружием.
− Я тебя не боюсь! − срываю я тяжелый средневековый меч. − ПРОГНУВШИЙСЯ ПАПЕНЬКИН СЫНОК-ШИЗОФРЕНИК!
Теряя над собой контроль, я закатываюсь в истерическом припадке, но оглушающий щелчок кнута возле уха тотчас же парализует мой разбушевавшийся язык.
− Маленькая стерва! − стальная интонация Гавриила усугубляет ситуацию.
Трусливо выставляя вперед меч, я пячусь к пантеону богов, но ходящие ходуном ноги отказываются слушаться. С новым щелчком кнута он вырывает у меня из рук меч и отшвыривает в сторону.
− Не надо! − во всю глотку воплю я, обеими руками отчаянно облепляясь вокруг статуи.
− Еще как надо! Сейчас я выпорю тебя как следует!
Со светящимся в глазах наслаждением будущего наказания Гавриил одним рывком отлепляет меня от гипсового изваяния вместе с головой бога войны, оставшейся у меня в руках, и беспардонно закидывает на плечо. Мои крики о помощи сливаются с символичным падением греко-римских богов от кощунственного надругательства. Обезглавленный бог войны накреняется и укладывается на богиню возмездия. Необратимая реакция принципа домино набирает обороты. Одни за другими боги сокрушаются, пока в конечном итоге не превращаются в груду развалин. Боги пали. Былое величие навсегда упокоилось под густым слоем гипсовой пыли, как и моя вера в любовь до гробовой доски и непричастность любимого мужчины к кровавому заговору.
− Отпусти меня, Зверь! − вися вниз головой, вырываюсь я в тщетных потугах обрести свободу. − Подлый предатель! Куда ты меня тащишь?
− Угомонись, я сказал! − рычит Гавриил, больно шлепая меня по попе.
Исхитряясь, я со всей силы бью его кулаком по свежей ране на предплечье. Он машинально отпускает меня и хватается за свою руку. Я изворачиваюсь, спрыгиваю на ноги и опрометью бегу к дверям, но те прямо перед моим носом захлопываются.
− Мистерия не закончилась! − раздается карающий голос Гавриила у меня за спиной, длинный кнут в его руке взмывает ввысь.
Впадая в граничащее с сумасшествием отчаяние, я шарахаюсь в сторону, но спотыкаюсь о валяющуюся на полу гипсовую голову бога войны, и теперь ворсистый конец из грубой сыромятной кожи с шипами летит прямо на меня.
− Твою мать! − ужасается Гавриил, стремительно отдергивая рукоять кнута.
Слишком поздно. Развившее сверхзвуковую скорость хлесткое шипастое жало в клочья разрывает кожаный корсет и щедро располосовывает мне спину. От острой боли в мышцах мой истошный визг разбивается о стены. От удара я падаю на четвереньки и неизбежно проезжаю ладонями и коленями по рассеянным всюду острым гипсовым осколкам.
− Не убивай меня… прошу тебя… − в полубессознательном состоянии забиваюсь я в угол, поджимая содранные в кровь колени к груди. − Не убивай меня… прошу тебя… не убивай.