Он направлялся на обед, который кардинал Сфорца должно быть пропустит. Потому что он слишком увлечен прекрасною мадонной, которая пришла к нему, как с небес спустилась. Обед был настоящим пиром, на котором присутствовали все кардиналы, кроме вице-канцлера, кардинала Сфорца, который сейчас был занят, как предполагал кардинал Грейвс, делами любовными.
Тактично с его стороны было не подглядывать за влюбленными, а закрыть дверь и уйти. Кардинал Грейвс с аппетитом уничтожал богатую трапезу. Заливное, солонина, жаренная рыба, пироги разной масти - все это было на столе в избытке. Кардинал Грейвс почти ностальгически вспомнил, как они ели одни сардины. Право же, это было и смешно, и трогательно в одночасье.
После обеда все кардиналы разошлись кто куда. А кардинал Грейвс направился в собор, где в основном и встречал мадонну Голдштейн. Почему-то он надеялся, что она будет именно там и именно в это время. Так и оказалось. Мадонна Голдштейн тихо молилась недалеко от статуи Пресвятой Девы.
- Мадонна Голдштейн, как ваш муж? - спросил кардинал Грейвс.
- Он... Совсем плох. Идемте к нему, посмотрите на него, - предложила мадонна Голдштейн.
Кардинал Грейвс предложил женщине руку, и она с тенью улыбки благодарно на нее оперлась. Они пошли к ее вилле - надо было пройти пять улиц, и обойти небольшую площадь. Наконец, они дошли до шикарного дома Эмилио и его жены. Это была большая вилла из белого камня, с декоративными колоннами и лепниной. Они вошли в дом - убранство было не менее роскошным, чем экстерьер. Здесь были величественно драпированные шторы до пола из красного бархата, торжественные кресла и письменные столы, статуи разных греческих и римских божеств и многое другое. В кадках вились какие-то растения.
Кардинал Грейвс и мадонна Голдштейн дошли до спальни Эмилио. Он лежал в постели и постанывал изредка. Видно, что ему было мучительно больно. Эмилио оказался довольно молодым человеком с темными с проседью волосами. На лице его было несколько ранних морщин. Но он выглядел младше сорока.
Его лоб был покрыт испариной, и его скорее всего била горячка. Но Эмилио храбрился, и кардинал Грейвс подумал, что скоро минует кризис.
Так и случилось: еще при них кризис миновал, и Эмилио стало лучше. Порпентина Голдштейн даже заплакала от радости. Персиваль Грейвс стоял и думал: как хорошо, что муж мадонны Голдштейн все-таки выживет. Хоть в основном от сифилиса умирают, но позорная смерть не настигнет этого дворянина. Нет, он будет жить и поддерживать жену, сохраняя ее положение в приличном обществе.
Мадонна Голдштейн от избытка чувств рыдала. Она взяла руку кардинала Грейвса и легонько сжала ее в своих руках. Рука кардинала была довольно большая, и она не вся уместилась в маленьких изящных ручках мадонны.
- Спасибо вам, кардинал Грейвс. Вы спасли его, - сказала мадонна Голдштейн.
- Но кризис болезни миновал сам, я-то тут причем? - спросил с недоумением кардинал Грейвс.
- Вы помогли своим участием. Потому что иначе мой муж умер бы, если бы я его не поддерживала. А поддерживать посоветовали вы, - с бесконечной симпатией посмотрела на кардинала мадонна Голдштейн.
Кардинал Грейвс ощутил укол совести. Она так благодарна ему, так бесконечно благодарна. А что он, в общем-то, сделал? Пару праздных советов дал.
Кардинал Грейвс привык недооценивать себя, ведь это словно было частью его монашеской кардинальской жизни. Кроме целибата, католическая Церковь проповедовала еще и всепоглощающее смирение. Кардинал Грейвс был истинным сыном католической веры. Он по-настоящему соблюдал обеты, данные Господу. И всякий раз каялся, как только начинал думать что-то неположенное. Но хоть мадонна Голдштейн - единственная женщина в его жизни, потому что именно она приходит к нему за советами, кардиналу Грейвсу нужно опасаться недружеских мыслей о ней. Впрочем, они его еще не посещали. Он восхищался ее красотой, как восхищаются произведением искусства, и только.
Он вернулся в свои покои, и заметил, что там его уже ждал кардинал Асканио Сфорца. На щеках у него играл румянец, и кардинал Грейвс догадался, что возможно у него и Лукреции была ночь/вечер/день любви. Скорее всего, они только сегодня стали любовниками.
- А, кардинал Сфорца, Асканио, как я рад вам, дорогой друг, - сказал кардинал Грейвс, усаживаясь рядом с другом.
- Я тоже рад вам, кардинал Грейвс, видите, даже жду вас здесь, - сказал кардинал Асканио.
- И как там Лукреция Борджиа? - спросил почти с издевкой кардинал Грейвс.
- Да что ей сделается. Отлично все у нее. Она отличная... любовница, - раскололся Асканио.