- Это похвально, мадонна Голдштейн. - сказал кардинал Грейвс одобрительно и с необъяснимой симпатией. - Я рад, что вы держитесь. Но все же молитесь, это действительно очень важно.
- Спасибо, кардинал Грейвс. Можно мне иногда приходить к вам в Папский дворец в качестве посетительницы? Я буду спрашивать вашего совета, если это будет необходимо. - говорит мадонна Голдштейн.
- Конечно, мадонна. Приходите в любое время, я буду вас ждать. - гостеприимно отвечает кардинал Грейвс.
Он снова днями и ночами работает над теологическим трактатом. Написано меньше половины, а ведь новый Папа будет ждать от него научных свершений. Кардинал Грейвс мучается и пишет, пишет пресловутый трактат. Он написал уже большую часть, когда в дверь постучал слуга.
- Кардинал Грейвс, вас ждет мадонна Голдштейн. - сказал слуга и поклонился до земли.
- Сейчас иду. - кардинал Грейвс сворачивает книгу, закрепляя ее застежками. Он ставит перо обратно в чернильницу и поправляет сутану.
Порпентина Голдштейн уже ждет его. Она в синем платье, цвета васильков полевых. Ее руки стянуты в рукава с разрезами. Нижняя рубашка нежно-голубая. Глаза мадонны Голдштейн горят испытующим огоньком.
- Кардинал Грейвс, рада видеть вас. - приседает в поклоне мадонна Голдштейн.
- Рад видеть вас тоже, мадонна Голдштейн. - говорит кардинал Грейвс, отчего-то приглаживая волосы.
Невинный жест, но сколько в нем слов.
- Вы не удивитесь - я пришла попросить совета. Как вы и сказали, я много молилась на четках и розарии. Я даже хлестала себя шелковым кнутом. Но меня обуревают похотливые помыслы. Мой муж по понятной причине не может исполнить супружеский долг. Я так изголодалась по счастью и любви, ах, если бы понимали. Но у вас целибат, кардинал Грейвс. - сказала Порпентина.
- Мадонна Голдштейн, греховные мысли одолевают иногда и меня тоже. Но я борюсь с ними. Вы постились? - спрашивает кардинал Грейвс.
- Да, я не вкушала мяса, ела только рыбу и овощи. Просила кухарку сделать мне что-то полегче, вот например, форель. - отвечает мадонна Голдштейн.
- Отлично. Вы молитесь и хлещете себя кнутом. И как, помогает? - интересуется кардинал Грейвс.
- Нет, слабо помогает. Я все равно думаю о мужчинах. - честно призналась Порпентина.
- Тогда слушайте меня. Я знаю способ. Представляйте себе что-то уродливое и совсем не вожделенное. Слизней, змей, крабов. Вот например когда помыслите о том, что неплохо бы разделить с кем-то ложе, представляйте отвратительного слизня, который ползет прямо перед вами. Хочется? - спросил кардинал Грейвс.
- Нет, не хочется. Я представила этого серого слизняка, и мне сразу расхотелось брать его в руки. - поежилась мадонна Голдштейн.
- Вот видите, как все просто. - сказал кардинал Грейвс.
- Спасибо вам, кардинал. Теперь каждый раз, когда плоть будет восставать на меня, буду представлять пресловутого слизня. - засмеялась мадонна.
- Не за что. - ответил кардинал Грейвс. И поклонился Порпентине.
Она ушла, шелестя юбками. А кардиналу Грейвсу чудился яблочный аромат, и что-то новое зарождалось в его душе. Что же это? Кардинал не знал, но пошел снова писать теологический трактат.
Глава 2. Тайное свечение
Кардинал Грейвс дальше работал над теологическим трактатом. Он битый час исправлял то, что написал о Философе. Итак, в эпоху Средних веков был популярен Аристотель, и Фома Аквинский называет его Философом. Надо править, срочно надо править. А в эпоху, в которую живет кардинал Грейвс, Философом является Платон, мистик и идеалист. Кардинал Грейвс задумался. Итак, надо рационально доказать некоторые догматы католической веры. Но как это сделать? Кардинал Грейвс устало потер глаза и решил немного развеяться, прогулявшись по улицам летнего Рима.
На улице было шумно и много людей, аристократов и простолюдинов, степенно прохаживались по улицам. Главные улицы были уставлены торговыми лавками. Даже лавки под открытым небом. Кто-то продает оливки, кто-то - миндаль и сухофрукты. Кардинал Грейвс остановился у одной лавочки, разглядывая различные кресты, которые там продавались. Хоть у него уже есть крест, но ему стало интересно, какие еще существуют. Серебряные, позолоченные и медные, с инкрустациями и с полудрагоценными каменьями. Вдалеке раздавалось церковное пение, и ноги сами понесли кардинала Грейвса в собор.
В соборе было тихо, только слабое пение доносилось с хоров. Священник что-то бубнил угрюмо и замкнуто. В соборе почти не было людей, но внезапно кардинал Грейвс заметил коленопреклоненную фигуру женщины. Ее черные волосы рассыпались по плечам, и по тихому ее голосу кардинал Грейвс узнал Порпентину Голдштейн.