Оказывается, завтрак в консистории проходил ранее семи часов утра. Так как кардинал Грейвс всегда просыпался часов в шесть, на завтрак он успевал. На сей раз, отирая с глаз остатки сна, кардинал Грейвс, только что облаченный, поспешил в трапезную. Убранство стола поразило его - лежал свежий хрустящий хлеб и... сардины. Папа решил заставить всю курию поститься. И кардиналы, за неимением ничего другого, с аппетитом уничтожали сардины и хлеб. Кардинал Грейвс тоже угостился этими странными кушаньями. Если раньше любая трапеза походила на небольшой пир, то теперь набожный Александр Шестой устроил консистории настоящий пост. Ну что же, кардинал Грейвс с честью выдержал испытание.
Потянулись дни за днями, и вся консистория все так же питалась только свежим белым хлебом да вялеными сардинами. Тем временем кардинал Грейвс наконец-то почти дописал свой трактат. Оставалось всего пятнадцать страниц. Кардинал Грейвс докладывал Асканио Сфорца о проделанной работе. Кардинал Сфорца сдержанно кивал и хвалил коллегу. Кардинал Грейвс давно не видел мадонну Голдштейн, и иногда она являлась ему во снах.
Он увидел ее снова, когда она пришла навестить его в Папском дворце.
- Кардинал Грейвс, - присела в изящном поклоне она.
- Мадонна Голдштейн, - наклонил голову кардинал Грейвс.
- Как ваши дела, кардинал? Как трактат? - шутливо спросила она.
- Откуда вы знаете про теологический трактат? - вскинул брови кардинал Грейвс. - Да ничего, продвигается. Пятнадцать страниц осталось написать, и буду готовить к публикации. Кардинал Сфорца помогает мне.
- Кардинал Сфорца? - осведимилась мадонна Голдштейн. - Это такой молодой черноволосый импозантный кардинал? - в ее глазах заблестели золотистые искорки.
Кардинал Грейвс даже засмотрелся на эти искорки. Они горели в ее карих глазах и делали их ободок золотым. - Да, вы правильно описали кардинала Сфорца. Он еще молод, а хотел стать Папой. Впрочем, в первом туре я голосовал за него. Просто он мне симпатичен, - сказал кардинал Грейвс.
- Скажите, что мне делать с Эмилио? Наша вилла очень хороша, она инкрустирована каменьями и золотом, украшена цветами и ягодами, холодный камень даже хорошо сохраняет теплоту, когда растоплен камин. Но вот Эмилио больно, я это чувствую. Его не спасет то, что у нас красивая богатая вилла, - говорит мадонна Голдштейн грустно.
- Поговорите с ним один на один. Скажите ему, что вы всегда рядом. Что поможете ему. И молитесь за его здравие, - предлагает кардинал Грейвс.
- Я буду молиться, и класть земные поклоны, и молиться на четках, да, - соглашается Порпентина Голдштейн.
Порпентина. Тина. Сколько всего в этом имени. Оно - как вишневое деревцо, как изящные портики, как прекрасная картина. Оно - как холеная лошадь, как сладкая патока, как вьющиеся волосы Тины. Но он, то есть кардинал Грейвс, называет ее только "мадонна Голдштейн". А все потому, что они не настолько близко еще знакомы. Он ведь видел ее всего-то несколько раз.
Порпентина, трактат и консистория. Вот что у него остается. С этого складывается его жизнь. С этого она и состоит. Мадонне Голдштейн нужны советы кардинала Грейвса, ведь ее муж серьезно болен и вряд ли выживет. Тогда она станет молодою вдовой и снова выйдет замуж, скорее всего. И это будет драматическим событией, под личиною веселья на свадьбе у нее будет траурная вуаль. Поскольку она не будет носить траура по своему Эмилио. Почему-то так полагал кардинал Грейвс.
У кардинала Грейвса был выдержанный и спокойный, чисто нордический характер. Для знойной Италии он был нетипичным. Но более всего он походил на Сфорца, которые, хоть и славились горячей жгучей кровью, все же были сдержанными и аристократичными. Чего стоит один только Асканио Сфорца. Впрочем, кардинал Грейвс мог назвать Асканио своим другом. Они часто болтали о делах консистории, о политике, даже иногда о женщинах за бокалом крепкого красного вина.
И вот сейчас Персиваль и Асканио сидели в соседних креслах у незажженного камина и говорили. Потому что они действительно в некотором роде были друзьями. У каждого из них был недопитый бокал фруктового домашнего вина.
- Вот скажите, кардинал Грейвс, - начал Асканио, - Что вы думаете о политике неаполитанского короля? Он хочет независимости, но обращается за помощью к Риму. Это ли не парадокс?
- Да, вы правы, кардинал Сфорца, - сказал кардинал Грейвс, - Тут такое дело является обычным. Милан вон ваш тоже независимости хочет, так они держат законного наследника в застенках тюрьмы. Или его уже выпустили?