Кардинал Грейвс увидел Джованни Сфорца, аристократичного человека не первой молодости со щетиной и довольно длинными волосами с проседью, и поразился, насколько он старше Лукреции, которой было едва ли четырнадцать лет. Но в ту эпоху женщины очень рано выходили замуж. Кардинал Грейвс считал Лукрецию еще не готовой к замужеству, но он видел, что она держится довольно достойно.
После церемонии все праздновали, а актеры на подмостках показывали какую-то пошлую комедию. Все хохотали, даже вечно сдержанному Асканио, казалось, нравилось подобное зрелище. Лукреция уснула, положив голову на стол. Чезаре отнес ее в спальню: брачная ночь вследствии этого переносится на неопределенное время. Асканио Сфорца, кардинал, сидел за столом и ел какой-то красный виноград. Фиолетовые ягодки его лопались и из них тек зеленоватый сок. Кардинал Грейвс подсел к кардиналу Сфорца.
- Как вам нравится представление? - спросил кардинал Грейвс.
- Да такое, пошлость на пошлости, - ответил кардинал Сфорца.
- Так почему же вы с таким увлечением смотрите? - спросил кардинал Грейвс.
- Да потому что смотреть больше не на что. Негласным режиссером пьесы был Хуан Борджиа, герцог Гандийский, - сказал почему-то кардинал Сфорца.
- Да уж, все вполне в его вкусе. Голая грудь, пошлые шутки и подобное, - заметил кардинал Грейвс. - Приглашаю вас к себе - выпьем вина, поговорим о чем-то интересном.
- Охотно принимаю приглашение, - слегка поклонился кардинал Асканио.
И они пошли в личные покои кардинала Грейвса.
В покоях его пахло мускатным орехом и ладаном. Кажется, ничего особенного, но смешение запахов благотворно действовало на органы обоняния кардинала Грейвса и кардинала Сфорца. Они уселись на соседние кресла у незажженного камина - стояла ранняя осень. Кардинал Грейвс налил себе и Асканио Сфорца по бокалу терпкого красного вина. Асканио отпил немного и начал разговор.
- Давайте поговорим о женщинах, ведь сейчас не то настроение, чтобы говорить о политике, - предложил он.
- Давайте, хотя я давно уже не видел мадонну Голдштейн, - осторожно согласился кардинал Персиваль Грейвс.
- Она - единственная женщина в вашей жизни? - задорно спросил кардинал Сфорца.
- Нет, конечно же. В моей жизни вообще нет женщины. Я блюду целибат, - с видом святого ответствовал кардинал Грейвс.
- Это похвально. Немногие наши пылкие итальянцы могут похвастаться подобным, - сказал кардинал Сфорца со значением.
- А что у вас, Асканио? Кажется, вы неравнодушны к мадонне Борджиа, - подколол друга кардинал Грейвс.
- Уверяю вас, я совершенно к ней равнодушен, - вдруг холодно сказал кардинал Сфорца, - Хотя, не спорю, она очень привлекательная девушка. Невинная и теплая, как летнее облачко.
- Такие метафоры, - со смехом сказал кардинал Грейвс, - Такие слова, они полны обожания. Признайтесь, кардинал Сфорца, вам нравится Лукреция Борджиа.
- Да не нравится мне она! - вспылил кардинал Сфорца, - А вам, дорогой друг, скорее всего нравится мадонна Голдштейн.
- Вот уж нет, я уважительно к ней отношусь, но не более того, - осторожно заметил кардинал Грейвс.
- Давайте не будем о женщинах, - смущенно проговорил Асканио.
- Но вы же сами начали эту тему, - усмехнулся кардинал Грейвс.
- И что? Я просто не знаю, что еще сказать. Лукреция Борджиа очаровательна, но это очарование ребенка, не женщины, - сказал кардинал Сфорца с легким вздохом.
- Но вы ее любите, скорее всего, - сказал кардинал Грейвс, приподнимая бровь.
- Люблю, конечно - кто ж ее не любит. Но о своих чувствах к ней я предпочитаю молчать, - сказал тоном, не терпящим возражений, кардинал Сфорца.
- Прекрасно, кардинал, - сказал кардинал Грейвс, - Вы право же лучше всех скрываете свои чувства.
- Я не то чтобы скрываю, но Лукреция Борджиа для меня недоступна. Целибат, понимаете ли, - ответил кардинал Сфорца.
- Целибат. Сколько в этом слове. Я тоже блюду обеты, данные Господу, - сказал кардинал Грейвс.
- Вот и блюдите. А мое дело - просто защищать Лукрецию от всего зла в этом мире, - поэтически произнес кардинал Асканио.
- Эх, Асканио, вы ведь любите эту женщину, - ввернул кардинал Грейвс.
- Люблю, конечно. Именно как чистую золотую голубку, которой она и является. Я не посмею осквернить ее чистоту прикосновением своих грязных рук, - сказал кардинал Сфорца.
- Любите как женщину? - спросил кардинал Грейвс.
- Да, - согласился кардинал Сфорца, - Люблю ее безумно. Но не знаю, любит ли она меня. Полюбит ли она того, кто старше ее на двадцать три года.