-Сделайте одолжение. - сказал прокурор, глядя на свой распрекрасный ножичек.
-Во - первых, в мире много несправедливостей и бездна нерешенных проблем. Во - вторых, те, от кого зависят судьбы мира, технически настолько сильны, что открытая борьба против них исключена. В - третьих, те, от кого зависят судьбы мира, правители и правительства настолько духовно слабы, настолько они потеряли мужество и чувство ответственности перед людьми и Богом, настолько они полюбили комфорт, что стало возможно их запугивать и шантажировать. Это последнее обстоятельство особенно важно.
-Есть еще причина. - сказал прокурор.
-Да? Какая?
-Неслыханная эффективность террора в деле пропаганды той или иной политической проблемы.
-Ах, вот как?! То есть, для того, что бы в какой - нибудь серьезной газете было написано несколько строчек об этих двоих убийцах, надо, чтобы начали стрелять? И, Боже мой, как бойко тогда заговорят газеты! Так, что ли?
-У вас какой - то особый дар казаться человеком более беспечным и куда менее значительным, чем на самом деле. - негромко сказал прокурор и как - то по - особенному, оценивающе, посмотрел на департаментского. - А трупы вы куда деваете?
-Отвозим в Большой Афанасьевский, там камнедробилка стоит. Чтобы без следов.
-Значит, творите расправу и все шито - крыто?
-Так ведь и не каждому такая честь выходит…
-Ответьте мне откровенно: вас, лично вас самого, не воротит от всего этого?
-От чего «всего этого»? Договаривайте же. - департаментский чиновник сделал непроницаемое лицо.
-От лжи.
-Не воротит. Как и вас, впрочем, иначе и не затеял бы я с вами этот разговор. Разве не ведомо вам, как скверна разъедает наше государство?
-Скверне не мстят, ее вычищают.
-Работа такая у нас у всех, господин прокурор. Грязная. По этой грязи мы и идем.
-И куда дойдем?
-Поверьте, Россия сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры, с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой - исцелить трудно больного. Скажу откровенно: что прежде всего нужно для того, чтобы удержать имперское здание? Нужны новые кадры борцов, нужна полная перегруппировка всех живых сил страны, нужно появление людей нового типа и преисполненных новою волей. Вы согласны?
-Мы не добьемся ничего, если будем нарушать закон: ни появления новых кадров, ни правосудия, ни торжества права.
-Правосудие? Правосудие - это смутный идеал, нечеткий и труднодостижимый. Мои слова звучат цинично? Не обращайте внимания. Те кого сегодня вешают, резали филера, резали так, что бы никакой суд их бы не оправдал. И скажу вам так: я согласен с этим, если уж вешать, то именно так. Без проволочек.
Приговоренных остановили в двух шагах от эшафота. Один из стражников деловито готовил мертвую петлю для виселицы. Веревка была сухая и плохо скользила в петле. Стражник намыливал ее серым мылом и поливал теплой водой. В самом темном углу, у запасных автомобильных шин, расплывчатой кучей выбились саваны для трупов, сделанные из простых мешков...
-Отдыхать некогда, отец Варсонофий. - негромко хохотнул палач, посматривая через синие очки на департаментского чиновника и прокурора. - Вот опять у нас с вами работенка. Благословите.
И палач подошел к священнику под благословение. Священник благословил. Палач поцеловал руку священника, и затем они оба подошли к импровизированному эшафоту.
Перед самой казнью мертвенно - бледный, но с улыбкой на осунувшемся лице, Трайницкий обратился к своему товарищу Брауде:
-Ну, друг, давай простимся. Мы умрем без страха и унижения...
Поцеловавшись с товарищем, он сам спокойно взошел на стол, а затем на табурет.
-Палач, я готов. Приступай к своей гнусной работе!
-Давайте без пафоса. - поморщился департаментский чиновник и прикрикнул, обращаясь к палачу. - В самом деле, что прохлаждаетесь? Все уже заждались.
-Надевайте мешок. - сказал палач стражникам.
И опять смутной и жуткой тенью подплыла к смертнику фигура духовника с крестом в простертой руке.
-Покайся, раб, смирись. Спаси свою душу от мук ада, - прошептал священник.