-Я? Я не знаю, право... - прокурор был совершенно сбит с толку и ответил сбивчиво. - Но, именно здесь и именно в такую минуту, вы решили порассуждать о главных разновидностях серьезных и подлинных революционеров?
-Да, где - то вы правы, все как - то времени не было раньше об этом поговорить…Иные любят революцию «со стороны», из эстетики и снобизма. - продолжил департаментский чиновник. - Это любители героического в жизни, ценители сильных характеров и ощущений, принципиальные ненавистники умеренности и осторожности, неустанно жалующиеся, что мирным путем ничего добиться нельзя, а когда им удается мирному пути помешать, с гордостью указывающие, что они оказались пророками. Подобные революционеры часто мечтают о революции лишь потому, что не дают себе труда подумать о том, что же из нее получится. И есть, наконец, «пушечное мясо» всех революций: озлобленные и желчные неудачники, которым в условиях обыкновенной жизни нечего делать, которые рады всякому перевороту уже потому, что если они на нем и не выиграют, то наверное ничего не потеряют.
Все это время приговоренный Брауде, ухмыляясь, зыркал во все стороны. Когда увидел, что палач петлю спускает с крыши, он внезапно забился у стражника в руках.
-Взгляните на палача, как думаете, кто он? - спросил департаментский прокурора.
-Право, не знаю… - прокурор пожал плечами. - Наверное из уголовных, кажется, есть практика, своим душегубством они заслуживают помилования…
-Наш палач - сын московского профессора и общественного деятеля, бывший офицер, между прочим... - усмехнулся департаментский чиновник. - Официально он комиссионер по продаже патефонов и патефонных пластинок, а неофициально - штатный государев палач, плотный коренастый крепыш пятидесяти двух лет, с обезображенным открытым лицом честного человека, с беспокойным умным глазом. Да, глаз у него один. Давным - давно, во время пустяшных студенческих беспорядков в Дерпте, серной кислотой ему, бравому поручику, выжгло левый глаз и всю половину лица; опасались и за второй глаз, по симпатической симметрии, но ему сделали пластическую операцию, извлекли сваренный серой глаз, подогнали голландский протез…Кстати, штришок - ваш прокурорский коллега, там, в Дерпте, в деянии сем не нашел ничего предосудительного и попросил суд о формальном наказании для виновного…Видимо, сочувствовал…Вообще, дивлюсь я на некоторых, идеалистов…Придумали мифический рай, в котором овцы и волки будут жить в любви и согласии. И что самое удивительное - многие овцы в этот рай верят!
Палач сделал мертвую петлю, просунул веревку сквозь скобу в потолке, а свободный конец ее прикрепил к столбу и крикнул:
-Есть!
Обреченного рывком подняли, поставили на стол, затем водрузили на табуретку, и прежде чем несчастный успел опомниться, шея его уже была в петле виселицы.
-У нас с вами есть еще пара минут, прежде чем вас удавят, и я хотел бы этими минутами воспользоваться, чтобы завершить свою мысль… - сказал департаментский чиновник, глядя при этом не на приговоренного, а на прокурора. - В идеологии всех сторонников революций есть одно общее свойство, без которого революционером вообще быть невозможно; все они не дорожат старым порядком. Конечно, в отношении их к России целая гамма чувств, начиная с простого к ней равнодушия и кончая такой глубокой ненавистью, при которой одно уничтожение старого уже кажется «завоеванием». Ненависть к тому, что существует, может быть не менее действенной силой, чем преданность идеалу. Было бы несправедливо видеть в таком отношении к России отсутствие любви к своей родине, как это иногда говорят в порядке полемики. Нельзя заставлять любить недостатки, и в России есть много бессмысленного, жестокого и даже гнусного. Но в глазах людей революционного настроения эти недостатки до такой степени занимают первое место, что покрывают собою все то, исторически необходимое и полезное, что в державе было за этими недостатками скрыто.