Вдруг его обожгло: перед глазами стоял ее образ, а в ее взоре было столько робкой признательности, такой благодарности, что он не выдержал и, боясь собственной слабости, отвернулся. Татищев глядел в черное окно. Сигара потухла, напрасными затяжками он попытался раздуть последнюю искру…Символично, черт бы ее побрал!
-И охота вам, Виктор Николаевич, возвращаться в этот мрак?! Недавно вот писали в газетах: задумала одна шустрая учиться стенографии и приехала в Москву, не имея законного права жительства. - Медведя прорвало на откровенность с начальством, он заговорил с увлечением. - Ее выслали, да она снова приехала. Ее опять выслали. Тогда она выправила себе желтый билет, живет в Москве, и учится стенографии. Однако дворник пригляделся - клиенты к ней вовсе не ходят! Дал знать полиции, к ней с обыском нагрянули, в больницу забрали, обследовали, и оказалось сия проститутка девицей! Вот на какие обманы способно развратное племя...
-Мелешь ерунду.
-Да ведь и не скажешь, что евреи у нас преследуемы и дискриминируемы, а скорее, наоборот, безжалостные преследователи они! Недаром же они повсеместно на биржах, не даром они движут капиталами, ворочают кредитом и не даром они же властители всей международной политики. Какой - нибудь паршивый Соломон, имевший два года тому назад один галстук, да пару вязаных кальсон, на побегушках был, а теперь он биржевой маклер!
-Филя, это ты лишку хватил. - расхохотался Татищев.
-Никак нет, Виктор Николаевич, не хватил! Будто сами не видите, что идеи жидовские триумфально охватывают весь мир, вместо христианства…
-Хватит, Филя, хватит молоть! В кущи тебя повело, да не в те, которые надо.
-Да что ж кущи? Разве не видно: не русский гнетет жида, а жид торжествует, жид русского человека гнетет!
-Хватит, я сказал! Чего не уймешься? Начитался, что ли, «Нового времени»? Развел, понимаешь, теорию заговора. Рули - ка ты лучше в Малый Гнездниковский!
…Автомобиль тронулся с места.
Пятница. В лето 7436 - го года*, месяца сентября в 3 - й день (3 - е сентября 1927 - го года). Седмица 14 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.
Москва. Тверской бульвар.
По Большой Якиманке, через Балчуг, через Большой Каменный мост, Ленивку, через Знаменку, площадь Арбатских ворот, в рассветном сумраке, автомобиль вырулил на Бульварное кольцо, на Никитский бульвар, мимо «Электробанка», великолепного, монументального архитектурного творения Ильи Александровича Голосова, своеобразного композиционного ядра, вокруг которого концентрировалась и которому подчинялась архитектурная масса, здания с лестницей внутри вертикального цилиндра, с остекленной поверхностью. Далее автомобиль двинулся на Тверской бульвар, где располагалась московская театральная Мекка.
-Нарочно, что ли, поехал здесь? - пробурчал Татищев, осуждающе глянув на шоффера. Медведь шумно вздохнул и выразительно - отрицательно покачал головой.
Татищев Тверской бульвар не любил, избегал появляться на нем: из - за его многолюдности, веселости и шумности - сплошной Вавилон. Десятки - без преувеличения! - театров каждый вечер, каждую ночь давали спектакли в этом чудовищном Вавилоне, городе - воронке, засасывающем и увлекающем человека, как ни один город мира не может сегодня увлечь. Здесь, на Тверском, можно было увидеть все: классический мюзикл и классическую сентиментальную драму, разыгранные в традициях добротного реализма, и тут же - серию представлений без сюжета, без декораций, без света, без музыки, без одежды или без чего - нибудь еще, совершенно необходимого с точки зрения веками взлелеянных театральных канонов.
Татищев прекрасно знал (и по службе полагалось знать), что в Москве, как и в любом большом городе существовали отдельные мирки. Пестрота их интересов, духовных потребностей, потребностей материальных, - умопомрачительна. Это были мирки литературные, коммерческие, ученые, они манили к себе посетителей вернисажей, литературных вечеров, букинистических и антикварных лавок, манили завзятых театралов, коллекционеров, а также всяких «жучков», маклеров и прочих «деловых», чрезвычайно осведомленных людей. В этих мирках они получали прелести западной цивилизации.