Можно было бы написать отдельную поэму о вечерне - ночной бульварной толпе столичных театралов - об этом причудливом, пестром человеческом потоке, текущем к многочисленным театральным подъездам в обрамлении зазывно сверкающих, головокружительных витрин и киосков. Поток этот, разбиваясь на множество более мелких ответвлений, втекал, слегка завихряясь, в распахнутые театральные двери. А дверей этих на Тверском, без преувеличения, были десятки - в иных кварталах располагалось по пять - шесть театров и театриков, разных - сверкающих, - не очень ярко (ибо театральный свет страшно дорог), - но сверкающих огнями рампы в полуразрушенных холодных подвалах и чердаках, экспериментальных, с полуголодными безумцами, чудаками, готовыми на нищету и неустроенность ради служения искусству, а не ради высокой прибыли, практикующих постановки новых удивительных пьес, не рассчитанных на широкого зрителя (зачастую в них не было не только сюжета, развивающегося по правилам, но даже сюжета, развивающегося против правил), скабрезных, где билеты стоили не дороже сорока копеек, а количество мест в зрительном зале не превышало пятидесяти, коммерческих, высочайшего профессионального класса, где спектакль стоит огромных денег и призван вернуть эти деньги с лихвой. И все по соседству: в глубине подворотни скалилась щербатая дверь, на которой белой масляной краской было небрежно написано: «Театр - сюрприз», неприглядные подъезды, не украшенные ни вывеской, ни афишей, но где могли располагаться даже не один, а два театра, к примеру, какой - нибудь «Интерарт - театр», или «Театр - студия ансамбль» и роскошные, респектабельные театры, с размашистым фасадом на бульвар, в которых стоимость одного билета могла бы покрыть расходы на трехдневную безбедную жизнь в первопрестольной.
Театры и театрики на Тверском бульваре, которые со времен государя Федора Борисовича в Москве величали «комедийными хороминами», работали чуть ли не круглосуточно - обеспечивали бесперебойную работу сложного театрального механизма, призванного поддерживать высокий уровень театральной культуры. И круглосуточно на Тверском бульваре было многолюдно, шумно и весело. И было много полиции и актеров…
Вот поди ж ты, пойми попробуй: консервативный поворот в России, о котором стали так много говорить в последнее время, бу - бу - бу обращение к традиционным ценностям, бу - бу - бу духовный авторитет, исторический капитал, веками складывающаяся богословская мысль, сокровенная связь русской церкви с «добрым и вечным», национальное, уникальное, неповторимое, суверенное, исторически присущее русскому мировоззрению, попы с кадилами на каждом шагу, по большим праздникам церковным, у царского крыльца стояли бояре в высоких горлатных шапках, как того приписывали стародавние традиции, а «городские комедийные хоромины» с мюзик – холлами, в центре столицы Третьего Рима ночами напролет зазывают на непотребства и сомнительные представления…
А актеров и актрис Татищев не очень жаловал - из них получались дрянные агенты. Исключения бывали, попадались и среди служителей Мельпомены настоящие самородки, уникумы, но то были единицы, штучный товар…Звезде экрана или театральных подмостков куда проще завязывать отношения с людьми. Красота, известность и политика всегда неизменно связаны. Красивые женщины выведывают тайны у влиятельных поклонников, популярные личности во время своих путешествий способны перевозить секретные документы, а известные артисты, вхожие в круги избранных, устраивать встречи шпионов. Конечно, многие из артистов и артисток могли пользоваться cиcтeмoй Алексеева - Cтaниcлaвcкoгo, пoлнocтью вживaясь в poль агента, пoвepя в тo, чтo гoвopят, они могли обладать всей диалектикой чувств, могли быть эмоциональны, но достаточно ли этого для того, чтобы в жизни быть способным к борьбе во имя правды, во имя идеи? Были ли у эксцентричных обитателей репертуарных театров, мюзик - холла, оперетты и, наконец, русского Бабельсберга* в Переславль - Залесском, в душе святыни более широкие и более сильные, чем святое чувство к матери или к любимым, близким, дорогим людям? К Родине, наконец? Татищев плохо понимал, что движет актерами. Только они сами знали, что на самом деле происходит у них в голове...
У Тверских ворот, миновав семиэтажное, из стекла и бетона, тяжеловесное, «бульдожистое», серое здание «Русского Уайта» - автомобильного концерна, производившего дизельные грузовики по американской лицензии и русские тягачи, скопированные с «Клайд - Дойл - 300», чей дизайн делал граф Алексей Владимирович Сахновский, Медведь повернул на Тверскую улицу. Ехать оставалось всего - ничего, меньше минуты. Свернуть в Малый Гнездниковский - и вот она, настоящая Москва.