Как, как могло так случиться, что старый, опытный, осторожный, богобоязненный дипломат, вхожий в Кремль, вдруг стал утеклецом? Обыкновенно могло случиться - погорел из - за девчонки, гимназисточки…Представительная наружность, окладистая борода, крахмальный воротничок, отлично поставленный голос…И вдруг, во время отпуска, - девчоночка, столичная гимназисточка, коленочки в сползающих белых чулочках, теплое нежное дыхание, ноги разворочены, розоватое влагалище, волосы, растрепанные по подушке, лицо прелестно - искаженное…Стыд, боль, позор на седые волосы…Старик - дипломат - под угрозой суда за растление, газеты ликуют, восторженно вываливая ворох пикантных подробностей, от которых кривятся в пошлых улыбках читательские рты и слезятся глаза, - лакей, номера, «рупь на чай», лампочка под потолком, пестрые грязные обои, желтоватое эмалированное биде под кроватью, застланной простыней, с какими - то подозрительными разводами, неловкие, торопливые объятия…Ужас…Супруга с детьми скрывается в имении, коллеги качают в фальшивой укоризне плешивыми головами…Едва успел выехать в Вильну по дипломатическому паспорту, а там уж оставалось одно - бежать.
В Лондоне Петр Ермолаевич снял квартиру в пансионе на Хелмет - Роу. Помогла Анна Николаевна Мальцева - Волкова, сестра русского эмигранта, бывшего морского офицера, члена редакционной коллегии эмигрантского журнала «Свободная Россия», и супруга другого эмигранта, Габриэля Волкова (художника - декоратора в Ковент - Гардене в политику не лезшего). Сама она, портниха, шившая платья для аристократического лондонского бомонда, своими знакомствами и связями привлекала внимание не только британской секретной службы, но и русской, была крупная статная красавица, не утратившая своего очарования в сорок с небольшим лет, которых ей никто и дать не мог - настолько хорошо она сохраняла себя и все аллюры красавицы, всерьез ухаживая за собой и за своим телом. Жгучая брюнетка, с прекрасными миндалевидными глазами, раскидистыми бровями, сросшимися на переносице, перламутровым цветом кожи, она похожа была на Юдифь. Анна Николаевна знала в Лондоне многое и многих, и после того, как ее брата английские власти превентивно задержали за нарушение правил пребывания в Англии ( в британской столице Мальцев пытался снискать известность «проницательного публициста», но из этого ничего не вышло, и он занялся организационной работой и «постановкой» подпольного дела в России - в погоне за земными радостями и в силу своего бурного темперамента он совершил немало проступков, последствия которых круто изменили его судьбу, и в конце концов привели его в английскую тюрьму, где он скоропостижно скончался от инфаркта), в англичанах разочаровалась. И, разумеется, согласилась стать агентом русской разведки.
Трегубов оценил ум и красоту Анны и почувствовал себя с ней вполне счастливым, а она неожиданно ответила ему глубокой и благодарной привязанностью. Между тем, злые эмигрантские языки без костей понимающе шептали, что сделалась Анна Николаевна его любовницей…Сам Трегубов, выброшенный за борт, утверждал, что ничего подобного не было, но все те же злые эмигрантские языки в кулуарах поминали русский «обычай» - старая русская деревня знала малопочтенный институт «снохачей»: угоняли сына в солдаты на долгие годы и оставалась «без призору» молодая солдатка. Дабы она не «баловалась» и не было бы греха, свекор заменял ей, на время солдатчины, мужа. Послушание свекру было обязательно, не то арапником «проучит». Такие мужики назывались «снохачами». Деревня знала в лицо всех своих снохачей, неодобрительно косилась на них и в дни запрестольных праздников, когда крестный ход шел по деревне, староста урезонивал их, приговаривая: «господа снохачи, честью просят, уйдите отседова, не срамите лика святого»...И снохачи уходили. Совесть была...
Петра Ермолаевича за глаза окрестили в Лондоне «снохачом», он это знал, злился. В изгнании, боясь окончательно состариться телесно и духовно, Трегубов стремился найти разумную критическую точку для переживаемого в эмиграции времени и его событий, придерживался старомосковских привычек в личной и общественно - эмигрантской жизни, и искал примирительного тона для всего враждующего; сторонился сплетен и дрязг, умел быть приятным собеседником. Петр Ермолаевич всегда был опрятно, почти щегольски одет, носил гетры, хорошо владел несколькими европейскими языками. С достоинством старого опытного дипломата он танцевал на всяких благотворительных вечерах, выбирая для этого совсем юных девиц. Со всеми он поддерживал хорошие отношения, со всеми был любезен и ни о ком дурно не отзывался, мог много и охотно говорить о политике, высказывал свое мнение, однако никто не мог определенно понять его личных воззрений и верований. Не мудрено, что в один прекрасный день Петр Ермолаевич оказался одновременно в объятиях роковой женщины и русской политической разведки, посулившей прощение, возвращение в Россию и снятие всех обвинений…