-Помилуйте, я человек открытый. Но меня, Акинфий Иванович, удивляет то спокойствие, с каким вы говорите об ужасном, о надвигающемся скандале, о катастрофе.
-Рукопись вашу, тем не менее, я возьму. - поправляя пенснэ, сказал Бутурлин. - Будем считать этот вопрос решенным. Что ж, дорогой Борис Викторович, попробую, ежели удастся, что - то сказать государю. Не поможет мое слово - не взыщите. Я предупреждаю вас, что ко мне нынче охладели. Может быть, мне и не поверят. Тогда, да будет во всем воля Божья.
-Благодарю вас, душевно благодарю. Я знал, что разговор наш не пройдет даром. Кто знает, может быть ваше слово успеет спасти положение и предотвратить надвигающуюся беду.
-В остальном же…В остальном пока не знаю…Надо подумать. Люди не приходят к успеху или к результату сами. Их к нему приводят. Необходимо количественный подход заменить качественным. Поищем кого - нибудь, кто сможет взглянуть на лес с вершины горы. Есть способы, есть. Способ первый - поделиться сокровенным знанием, которое недоступно простым смертным. Например, где находится кащеева смерть, или как вычистить авгиевы конюшни. Способ второй - содействовать, обеспечив необходимыми ресурсами, преподнести меч - кладенец, скатерть - самобранку, зеркальный щит, подходящий супротив медузы Горгоны…Заезжайте - ка ко мне на дачу, завтра.
-В котором часу?
-Да как соберетесь. - Бутурлин помолчал немного, поколебался, затем, понизив голос, продолжил совсем доверительно. - Блудному сыну часов не назначают…
Бутурлин встал со скамейки, крепко и сердечно пожал Ромодановскому руку и, силясь подавить наплыв волновавших его чувств, секунду молчал.
-До свидания.
Пятница. В лето 7436 - го года, месяца сентября в 24 - й день (24 - е сентября 1927 - го года). Седмица 17 - я по Пятидесятнице, Глас седьмый.
Москва. Кремль.
…Автомобиль у Бутурлина был американский. Антрацитовый «Кадиллак». Символ Америки, вернее символ процветания страны и ее граждан. «Кадиллак» - это символ безотказности и высокой надежности. Европейцы и русские порой посмеивались над американскими вкусами, но в душе многие из них разделяли заокеанскую любовь к «Кадиллаку».
Еще был у Акинфия Ивановича спортивный «Мерседес», машина, ставшая началом славной карьеры таких великих гонщиков, как Каррачиола и фон Браухич. Богатые автомобилисты обожали спортивные «мерседесы» - они давали им возможность не только обгонять всякие там «бьюики», но и чувствовать себя почти Каррачиолой на трассе знаменитой «Милле - милья». Сам Акинфий Иванович давно не гонял, но скорость любил.
Едва Акинфий Иванович подошел к автомобилю, невесть откуда бросились трое рослых парней. Они плотно окружили Бутурлина, но настолько профессионально, ловко, что со стороны никто и не заметил усиленной охраны - вся группа смотрелась одной дружной компанией и ничем Акинфия Ивановича не выделяла.
Бутурлин легко, как кузнечик, прыгнул на заднее сидение автомобиля, охрана же расселась в машине сопровождения, в черном «Талботе».
Поудобнее устроившись в машине, Акинфий Иванович Бутурлин распрямил плечи, чтобы как - то унять боль в пояснице, и стал наблюдать, как за окном автомобиля накрапывает мелкий сентябрьский дождик. Он приказал шофферу ехать на дачу, за город. Едва автомобиль выехал из Кремля, Акинфий Иванович принялся бегло просматривать содержимое переданной Ромодановским папки.
Князь Борис Викторович Ромодановский идеалистом не был. Акинфий Иванович Бутурлин - тоже. Он прекрасно понимал, что в государственном аппарате чиновники совмещают пользу для державы с собственной выгодой. Это обстоятельство делало уязвимым любого. Делая карьеру, князь Ромодановский очень угождал царю, для своих досье он собирал с помощью агентуры, всякие факты, компрометирующие ближнее окружение монарха. Уверяли, что Ромодановский собрал данные о любовных, с подарками от казны, похождениях наследника престола, о грехах многих из Тридцати родовитейших*, и о многих других.