Усадьба священника была крохотной, и жил он довольно скромно, но, как с одобрением отметил брат Кадфаэль, был усердным садовником и о фруктовых деревьях заботился отменно. В отличие от многих приходских священников кельтского происхождения, отец Хью придерживался обета безбрачия, однако, невзирая на отсутствие женской руки, и дом, и маленькое подворье содержались в порядке и чистоте. На гладко выструганном столе появился хлеб и молодое красное вино, то ли из собственных запасов священника, то ли из пожертвований его прихожан. Подали незатейливые, но зато вместительные рога для питья.
Отец Хью потчевал гостей с подобающим хозяину сдержанным достоинством. Вскоре вернулся мальчонка Эдвин и привел с собой жившую по соседству миловидную пожилую женщину, которая принесла уйму всяческой снеди. И все время, пока гости сидели в саду, разнежившись на весеннем солнышке, мимо плетня шныряли местные жители из разбросанных по всему приходу хуторов и ферм — видно, привело их сюда желание поглазеть на незнакомцев. Каждый старался будто бы невзначай подойти поближе и получше рассмотреть приезжих, так чтобы, самому при этом не бросаться в глаза. В конце концов, не каждый день и не каждый год случалось Гвитерину принимать таких важных чужестранцев. Наверняка еще задолго до вечера каждая живая душа в приходе будет знать не только о том, что в доме отца Хью гостят монахи из Шрусбери, но и о том, сколько их и каковы они с виду, какие славные у них лошадки и мулы, — и все непременно будут судить да рядить о том, зачем они пожаловали. Пока же гвитеринцы присматривались и прислушивались, однако держались пристойно, не проявляя назойливости.
— Раз уж господину Уриену надо сегодня воротиться в Эбер, — промолвил Хью, когда гости уже отведали угощения, — было бы неплохо, если б он до отъезда растолковал мне, чем же, собственно, я могу услужить братьям из Шрусбери. Думаю, ему и самому будет спокойнее покидать нас, зная, что мы поняли друг друга. А я, со своей стороны, сделаю все, что в моих силах.
Уриен принялся излагать священнику всю историю с самого начала, а поскольку она была ему известна со слов приора Роберта, рассказ затянулся. Непоседливый брат Джон, не находивший себе места от скуки, стал озираться по сторонам и заприметил любопытных девушек, маячивших у плетня. «Ишь ты, — подумал он, — глазки-то опустили скромненько, а ушки на макушке — небось все примечают. Но какие ж, однако, попадаются среди них милашки. Вот хотя бы эта — поступь легкая, неспешная, наверняка ведь знает, что на нее смотрят. И что за чудные волосы — мягкие, шелковистые цвета полированного дуба, из которого сделана рака. А тяжелая, длинная коса так и светится на солнышке…»
Тем временем Уриен закончил рассказ. Отец Хью помолчал, недоверчиво покачивая головой, а потом с сомнением спросил:
— И что же, епископ дал на это свое благословение?
— И епископ, и принц — оба одобрили! — вскричал приор Роберт. Теперь, когда цель была так близка, его раздражал даже малейший намек на противодействие. — А как могло быть иначе? Разве явленные нам знамения не привели нас куда следовало? Ведь здесь жила святая Уинифред после чудесного воскрешения, и здесь же находится ее могила — или это не так?
Отец Хью неторопливо и задумчиво кивнул, признавая, что это действительно так. Заметив, что священник слегка смутился и замешкался, Кадфаэль смекнул, что тот старается припомнить, где именно похоронена дева и в каком состоянии окажется ее могила, которая давно уже никого не интересовала.
— Так она похоронена здесь, на этом кладбище? — настаивал приор.
Взгляды монахов тотчас обратились бросавшейся в глаза выбеленной церквушке.
— Нет, нет, — замотал головой священник. Похоже, он испытывал некоторое облегчение оттого, что имеет хоть какую возможность потянуть время. — Это новая церковь, она построена уже после кончины святой. А ее могила — на старом кладбище, возле деревянной часовни, что на холме, — отсюда будет миля или около того. Там уже давно не хоронят… получается, что знамения благоприятствуют вам, святая на самом деле захоронена в Гвитерине. Однако…
— Что «однако»?.. — с досадой переспросил приор Роберт. — И принц, и епископ одобрили наши намерения и поручили тебе оказать нам содействие. И кроме того, как я слышал, у вас и могила-то ее заброшена, так что, возможно, святая сама захотела перебраться туда, где ей будут воздавать должные почести.
— Что-то я не слыхал, — со смирением в голосе отозвался Хью, — чтобы святые желали почестей для себя, я-то всегда считал, что они помышляют лишь о славе Господней. Потому мне трудно судить о том, какова же истинная воля самой святой. Другое дело, что ваше аббатство хочет воздать ей должную честь. Намерение благочестивое, но… Всю свою жизнь после чудесного воскрешения эта благословенная дева прожила в наших краях, здесь же она и похоронена, и если мои прихожане — чего греха таить — и запустили ее могилу, то все же знали, что в трудную минуту они всегда могут на нее положиться. Сдается мне, для валлийской святой это не так уж мало. Я уважаю волю принца и епископа, однако, принимая это решение, они, видать, не подумали о том, что почувствуют мои прихожане, если их святыню выкопают из могилы и увезут в Англию. С высоты короны и митры это, наверное, представляется не слишком важным — в конце концов, святая есть святая, где бы и покоились ее кости. Но я вам прямо скажу — гвитеринцам это вряд ли придется по нраву!
Воодушевленный доморощенным красноречием священника и звучавшим в его речах подлинно валлийским духом, Кадфаэль перехватил инициативу у Уриена и перевел сам — с жаром, подобающим скорее барду, нежели монаху.
Случайно он отвел глаза от встревоженных лиц слушателей, и взгляд его упал на другое лицо за оградой, тоже изрядно обеспокоенное. Девушка с шелковистыми каштановыми волосами, нежным личиком и губками как лепестки розы, созданными для смеха, так и застыла на месте как вкопанная. Позабыв обо всем на свете, она смотрела на брата Кадфаэля, а брат Джон — тот не сводил с нее глаз. Все это не укрылось от Кадфаэля, но в следующий миг девушка смутилась, залилась румянцем и торопливо заспешила прочь. Джон еще долго таращился ей вслед.
— На самом деле все это не так уж важно, — произнес приор Роберт, мягко, но со скрытой угрозой. — Ваш принц и ваш епископ высказали свое мнение достаточно ясно, и спрашивать прихожан! нет никакой надобности.
И эти слова тоже перевел Кадфаэль. Уриен предпочел промолчать, оставаясь как бы в стороне.
— Нет! — решительно возразил отец Хью, твердо уверенный в своей правоте. — Чтобы решить такой важный вопрос, необходимо созвать сход всех свободных общинников и напрямик изложить им суть дела. Вне всякого сомнения, прихожане не станут пренебрегать волеизъявлением принца, но они должны выслушать вас и сами решить, согласны они или нет. Я завтра же соберу сход, и вот если он одобрит ваше намерение, тогда и считайте, что дело сделано.
Приор бросил на Уриена суровый, почти вызывающий взгляд, но тот выдержал его и сказал:
— Отец Хью прав. Вы поступите правильно, если испросите разрешения и у жителей Гвитерина. Они глубоко уважают своего епископа, чтят короля и его сыновей — так что, думаю, вам не стоит обижаться из-за этой отсрочки.
Приор Роберт вынужден был согласиться с этими доводами. Он понимал, что ему необходимо время, чтобы спокойно обдумать свою тактику и подготовить обращение к сходу. Поэтому, когда Уриен встал и заявил, что миссия его выполнена и ему пора ехать, поднялся и приор. Выпрямившись во весь рост, — а он был уж всяко на полголовы выше любого из собравшихся, — Роберт молитвенно сложил руки и, взглянув на солнце, сказал:
— До вечерни осталось еще часа два, а то и более. Отец Хью, я хотел бы пойти в церковь и провести это время в молитве, дабы Всевышний наставил меня на путь истинный. Тебе, брат Кадфаэль, лучше всего остаться с отцом Хью и помочь ему во всех его приготовлениях, а ты, брат Джон, отведи лошадей и мулов, куда тебе укажут, да последи, чтобы о них позаботились. Остальные братья будут вместе со мной молить Господа об успешном завершении нашего паломничества.