— Скажи, родной, ты не думал о том, что твоя радость стоила мне боли? Я думала, у меня все сгорит внутри, — произнесла я без укора, но с желанием напомнить Рэду, что я принесла на алтарь нашей любви больше, чем он.
— Не думал… просто не мог думать, — сознался Рэд.
— Тебе всегда так хорошо с женщинами?
— Не со всеми.
— Только со мной?
— По-моему… да.
— Ты не думай, что я такая хищная, но мне… мне снова хочется.
Я действительно желала снова очутиться под ним.
— Нам всегда будет хотеться.
— Ну, так что же ты?.. — я совершенно потеряла стыд, — Ну?..
Томиться пришлось недолго. Рэд положил меня на живот, подложил под него подушку и лег мне на спину.
— Ой, нет! Не хочу так! — испуганно воскликнула я и судорожно забилась под ним.
— Глупенькая! Я вовсе об этом не думал! — И Рэд коснулся пальцами моих ягодиц.
— Подыми ее чуть выше, — похлопал он меня по попке.
Я почувствовала, как Рэд осторожно, снизу вставляет член мне во влагалище, и я немного приподняла свой зад ему навстречу. На этот раз член вошел как-то туго, с трудом, с небольшой, но все же болью.
Склонившись надо мной и опираясь на локти, Рэд начал удивительно нежно и мягко двигаться, лаская мою спину своей волосатой грудью и целуя меня. Вскоре к ритмичным поскрипываниям кровати присоединился очень неприличный звук от соединения наших половых органов, а вернее от того, что его член очень туго входил и выходил из моего совершенно мокрого влагалища. От стыда я вцепилась зубами в простыню, закрыла глаза, но не сделала ни одного движения поясницей или бедрами, чтобы ослабить этот бесстыдный звук. А он становился все сильнее и сильнее, и я, затаившись, начала вслушиваться в него; и чем больше слушала, тем более мокро становилось там и тем более сладострастным казался мне этот звук, напоминавший звук насоса. И меня все больше и больше охватывала похоть. Все тело отдалось ощущению большого мужского члена в моем влагалище… Небольшая тупая боль от несоразмерности наших половых органов заглушалась неизъяснимой сладостью, которая все нарастала, усиливалась, заставляя мои ягодицы ритмично подниматься и опускаться. Делала я это, правда, едва заметно, но все же делала, не переставая.
Мы оба молчали, слышны были лишь поскрипывания пружинного матраца, наше тяжелое, прерывистое дыхание и бесстыдный сосущий звук.
А потом у меня как-то все затуманилось в голове, всякий стыд исчез, и я только помню, как моя поясница судорожно, рывками изгибалась, сильно приподнимая ягодицы вверх, и после толчка члена в матку, опускала их вниз.
Рэд не замедлял и не ускорял движения, а методично доводил меня и себя до высшей точки наслаждения.
Иногда, не прерывая своих движений поясницей и облокотившись на левую руку, он жадно ощупывал своей правой рукой мою грудь, бедра и, захватив губами мое ухо, сладко посасывал его.
Вскоре я уже была вне себя и не могла контролировать конвульсивных подергиваний тела. Оно невольно вытягивалось, затем сильным сокращением мускулов подбрасывалось вверх, колени раздвигались, и я до предела поднимала свой зад. Затем сладостный и одновременно болезненный толчок члена в матку, моя поясница выпрямляется, ноги вытягиваются, зад опускается, и снова непреодолимая сладостная истома изгибает мое тело, подтягивает колени, подымает и раскрывает ягодицы навстречу мучительному толчку члена в ноющую от желания матку.
Мое тело покрылось потом, лицо пылало жаром, широко открытый рот судорожно ловил воздух, и я уже почти ничего не осознавала.
Вдруг Рэд как-то особенно сильно прильнул к моей спине, не отрывая на этот раз головку члена от моей матки, и я вновь почувствовала горячее вбрызгивание.
Я замерла с поднятым вверх задом, чувствуя, что еще немного, и я достигну той степени сладострастия, когда теряется сознание, когда ничего не видишь перед собой, и только упругие толчки крови бьют в виски.
— Может… тебе плохо? — с некоторой издевкой спросил меня задыхающимся голосом Рэд. — Может, тебе этого мало?
Я не могла ему ответить. Ему ответило самое мое естество:
— Мало.
— Ты, кажется, становишься настоящей женщиной. Ты и меня делаешь чертом!
— Миленьким… родненьким… чертиком!.. — постанывая, прерывающимся голосом отвечала я, чувствуя, как каждое мое слово вырывается из меня под стремительным натиском мужской плоти.
— Знаешь, чему я радуюсь?
— Чему, родной?..
— Я счастлив, что не отдал этот огонь, эту дикую страсть тем слюнявым макакам в салоне… Не могу себе даже представить, как бы они испоганили такое чудо! Как бы они сделали из тебя очередную покорную шлюшку.