Обладая подобными компрометирующими материалами, можно было попытаться ухватиться за кончик нити, ведущей к разгадке тайны инженера Ришара.
Но ближе всех к разгадке этой тайны, по всем данным, находился именно Хояси.
Таковы были в общих чертах выводы, сообщенные мне шефом, и, таким образом, ставившаяся передо мной задача была совершенно определенной. По крайней мере, главное направление в ее разрешении: «страна восходящего солнца», японские спецслужбы, Хояси, янки и т. д.
По пути в Японию мне было рекомендовано остановиться на несколько дней в Марселе. Как знать… не сохранилось ли там чего-нибудь, что могло бы обновить данные и облегчить мою миссию в дальнейшем?
За дело я взялся с величайшей энергией, и на первых же порах мне повезло! Сказочно повезло!
Не откладывая дела в долгий ящик, сразу же после первой беседы с шефом я попытался связаться по междугороднему телефону с мсье Руа и, к моему собственному удивлению, эта попытка увенчалась моим первым крупным успехом.
Я представился племянником-наследником инженера Ришара и выразил желание получить в свое распоряжение все то, что осталось в доме из его вещей, даже если это были никому не нужные бумаги.
Мсье Руа оказался очень разговорчивым и любезным человеком и, выражая мне свое соболезнование, вежливо поинтересовался моими занятиями, моим местожительством и попросил меня позвонить через некоторое время, чтобы дать ему возможность поискать бумаги Ришара и сообщить мне о наличии или отсутствии таковых.
Я давал быстрые, точные, но абсолютно ложные ответы на все его вопросы, за исключением лишь того, что меня зовут Анри Ландаль.
Под конец нашего длительного разговора мсье Руа деликатно заметил, что я, должно быть, не стеснен в средствах, если позволяю себе так спокойно и так долго разговаривать о всяких мелочах по междугороднему телефону.
Его замечание польстило мне, хотя, как мне кажется, в его словах я ощутил едва скрытую иронию. А может быть, мне просто показалось?
На следующий день на мой вторичный запрос мсье Руа сообщил мне по телефону, что помимо всяких безделушек, найденных им на чердаке особняка, в доме сохранилась какая-то папка с бумагами инженера Ришара, которую он с удовольствием перешлет мне по почте, и еще раз попросил уточнить мой адрес.
Едва скрывая удовлетворение, я поблагодарил мсье Руа и сообщил ему, что через два дня лично навещу его.
Моей радости не было предела. Но я решил пока не говорить шефу о своих первых успешных шагах и преподнести ему сюрприз уже после того, как бумаги окажутся у меня в кармане.
Я не обратил особого внимания на сообщение шефа во время нашей последней встречи, что его помощника, а также коменданта дома, в котором я жил, спрашивали обо мне по телефону какие-то люди. Им, разумеется, ответили, что никакого Ландаля тут не знают, и разговор на этом закончился. Интересовавшиеся мною (было два звонка), как выяснилось, звонили из автоматов, к тому же из разных концов города, что, естественно, сделало невозможным определение их местонахождения и тем более их идентификацию. Звонки были весьма подозрительными. Очевидно, хотели удостовериться, существует ли вообще такой Анри Ландаль. Со своей стороны я сказал шефу, что никаких лиц, которые могли бы знать наши служебные телефоны и мой псевдоним, помимо руководящих членов нашей организации, я не знаю.
— Номер телефона — вот что подозрительно, — заметил шеф. — А впрочем, утечка информации всегда была, есть и будет… Хотя… странно! Очень странно!
Шеф пытливо глянул на меня и еще раз напомнил о необходимости соблюдать величайшую осторожность при выполнении задания. Я заверил его, что прекрасно понимаю всю важность возложенной на меня миссии, а что касается осторожности, напоминать мне об этом едва ли стоит, поскольку речь идет, прежде всего, о моей собственной безопасности.
Шеф вручил мне билеты, все необходимые заграничные документы и еще раз проверил, насколько твердо я знаю все то, что не подлежит занесению на бумагу.
— Желаю вам успеха и мужества, — сказал он на прощанье. — И не забывайте, что вам поручено задание государственной важности.
Такое пожелание, хоть и польстило мне, все же заставило меня внутренне сжаться. Особой радости при прощании я не ощущал. Совесть моя перед шефом была не совсем чистой.