Он спокойно вывел меня из камеры и кивнул на дверь без окошечка, наискось через коридор.
Не помню, как я добежала туда, как открыла дверь, забыв или не имея сил прикрыть ее за собой, и как одним движением опустила трусики и присела на корточки. Помню только необъяснимую минуту блаженства.
Повеселевшая, я вышла оттуда, нисколько не заботясь о том, слышал или нет тюремщик то, что я там делала.
«Опять допрос!» — мелькнуло у меня в голове.
Но теперь мы шли в другую сторону. Лестница вниз, опять тускло освещенный коридор.
«Неужели меня здесь оставят?»
И вдруг — крик. Крик явно женский. Страшный, мучительный крик. Вот он перешел в животный визг. И вдруг смолк. Меня вновь охватил ужас.
«Лучше покончить с собой, чем слышать эти ужасные крики!» — подумала я.
Моя рука невольно нащупала кинжал, но тут я вспомнила слова: «Криков не бойся — это запись на пленку».
Неожиданно тюремщик открыл какую-то дверь, толкнул меня в проем, и дверь за мной захлопнулась…
Я очутилась одна в странной комнате, если это помещение вообще можно было назвать комнатой. Окон не было, помещение было хорошо освещено электрическими лампочками. С потолка свисал какой-то деревянный обрубок с ввинченными в него металлическими кольцами. На мокром цементном полу, посредине помещения, виднелась канализационная решетка. У стены стоял низкий стол, обитый белой жестью, а неподалеку от него — странного вида стулья, изготовленные из железных прутьев. Чуть поодаль виднелись уж совсем непонятные предметы из дерева и железа: веревки, ремни, плети, прутья, дубинки, электрические шнуры, жаровни. Стены были покрыты серой масляной краской. Кое-где торчали кольца, скобы, крючки.
Меня охватил необъяснимый, все усиливающийся ужас. Я старалась не смотреть на эти предметы, но мои глаза невольно скользнули по стенам. И тут я заметила слева от себя еще одну дверь. Что там? За ней?
Собравшись с духом, я осторожно подошла к этой неплотно прикрытой двери, Прислушалась. Ни звука. Открыть? Страшно. Мне почудилось, что за дверью меня ожидает нечто более страшное, чем даже в этой жуткой комнате. Но оставаться здесь тоже не было сил, И я решилась.
Толчком отворив дверь, я остановилась на пороге. Ничего особенного не произошло. Хорошо освещенная комната напоминала кабинет. Массивный письменный стол с телефоном, два кожаных кресла, приятной расцветки ковер на полу и даже две копии каких-то картин на стене составляли обстановку комнаты-кабинета. За столом сидел человек и писал. При моем появлении он поднял голову, и в нем я тотчас узнала вчерашнего офицера-японца. Его очки с толстыми стеклами блеснули в мою сторону.
— Здравствуйте, мадмуазель! Я ждал вас, — вежливо произнес он. — Проходите сюда!
Он указал на кресло и продолжил:
— Если вы будете благоразумны, то мы быстро закончим это дело и отпустим вас на все четыре стороны. А если нет… — он многозначительно помолчал, — вам придется испытать несколько неприятных минут.
— Господин офицер, а где господин Хояси?
Меня очень интересовало это: Хояси я боялась больше всего. Тень неудовольствия пробежала по лицу японца.
— Я не знаю никакого Хояси. Вас передали министерству внутренних дел, и в частности, в мой отдел. И заниматься вами буду я.
— Кто передал? — быстро и в упор спросила я.
— Мм… вас это не касается! Впрочем, могу вам сказать, что эта передача произошла по нашей инициативе. Отсюда сделайте вывод.
Офицер выдержал паузу и добавил:
— Не исключен и обратный перевод.
Не зная, лучше это или хуже, но поняв, что каким-то образом я выскользнула из когтей Хояси, я вздохнула с облегчением и решила задать еще один вопрос:
— А как ваше имя, господин офицер, если, конечно, это не составляет служебного секрета?
Офицер испытующе посмотрел на меня.
— Меня зовут Одэ. Капитан Одэ, — повторил он. — Вы удовлетворены? Теперь разрешите и мне задать вопрос, — с легкой иронией произнес он.
Не знаю почему, но страх мой уменьшился. Одэ — все-таки не Хояси. И если меня так быстро выхватили из рук Хояси, то, очевидно, агенты министерства вели наблюдение за мной, и я им была нужна.
— Скажите, мадмуазель, — Одэ помолчал, как бы подбирая вопрос, — записка, найденная вами в старых вещах, касалась вашего отца? Вам понятен мой вопрос?!
— Понятен, — ответила я, уже наметив свое поведение. — Да, она касалась моего отца.
Очки капитана удовлетворенно блеснули. Он быстро что-то записал и в упор взглянул на меня.
— Вы умная девушка, мадмуазель, — сказал он.
«Да, не такая уж дура, как ты думаешь!» — подумала я.