В прихожей он снова пригладил волосы и поправил съехавший галстук. Потом надел шляпу. Злобная ухмылка не сходила с его губ. Минуту он прислушивался, что делает Ирена. Но ее не было слышно. Тогда он наконец направился к выходу, повернул ключ и, хлопнув дверью, стал спускаться вниз по лестнице.
На лестничной площадке, на самом краю подоконника, стояла на коленках Тереска Карская, почти по пояс высунувшись наружу. Он не обратил на нее внимания и пошел дальше.
И вдруг остановился как вкопанный. Внизу, в открытых дверях их квартиры, стояла Пётровская, огромная, неподвижная, скрестив руки на груди. Овладев собою, он сошел с последних ступенек.
— Чего торчишь тут? — рявкнул он.
Она смерила его презрительным взглядом. В ее маленьких, сверливших его глазах мерцала бешеная ненависть.
— Где ты был, негодяй?
Она оглядела его с головы до пят, внимательно, изучающе.
— Где ты был? — повторила она.
— Не твое дело! — буркнул он и хотел, минуя ее, войти в квартиру.
Но она загородила ему дорогу.
— Не мое дело, говоришь? — грозно снизила она голос.
Вдруг пронзительный детский крик раздался во дворе.
Ирена не вернулась в комнату. Те несколько минут, пока Пётровский не вышел из квартиры, показались ей бесконечно долгими. А что, если он раздумает и вернется? Только при звуке захлопнувшейся двери нервное напряжение ослабло в ней. Она так обессилела, что подкосились ноги, — пришлось опереться о балконные перила.
Внизу, у подъезда, маленький Пётровский лежал на спине, раскинув ручки и закрыв глаза. Стефанек Осипович озабоченно склонился над ним.
— Ты чего лежишь, лучше встань…
— Нет! — твердо ответил Вацек.
— А чего ты?
— Я Иисус.
— Ты Иисус?
— А ты ангел! Нагнись, я же на кресте вишу.
С лестничной площадки донесся тонюсенький голосок высунувшейся из окна, похожей на розовый клубочек, Терески.
— Мальчики, вы что делаете?
— Я Иисус! — откликнулся снизу Вацек, приоткрыв один глаз. — Иди к нам!
Опершись ручонками о жесть карниза, Тереска наклонилась так низко, что темная прядка волос упала ей на глаза. Она хотела ее откинуть, но тут ладошка ее соскользнула с жести, девочка потеряла равновесие и полетела вниз. Она крикнула коротко, душераздирающе.
Первой во двор выбежала Пётровская. Увидев лежавшую на земле девочку, она схватилась за голову.
— Матерь божья! — крикнула она трубным голосом. — Что тут случилось? Господи Иисусе!
Вацек, вскочив на ноги, орал как оглашенный. А маленький Осипович так оцепенел со страху, что совсем лишился дара речи.
— Тереска убилась, Тереска убилась! — отчаянно выл Вацек, топоча и затыкая уши пальцами.
Пётровский, который тоже поспешил во двор, подошел к неподвижно лежавшей на песке девочке и хотел нагнуться к ней. Но Пётровская оттолкнула его.
— Вон отсюда, мерзавец! — рявкнула она. — Ребенок — это святое!
Он пожал плечами и отошел в сторону. Тем временем почти все жильцы, всполошенные воплями Вацека, начали сбегаться вниз. Сперва появились супруги Осиповичи, потом Владек; спустя минуту во двор сошел и Замойский в домашней куртке и шлепанцах. Из окон соседнего дома тоже стали выглядывать Люди. Двое подростков — один с самокатом, другой с деревянным ружьем — прибежали с улицы на место происшествия. И пробились поближе.
— Глянь-ка! — толкнул мальчишка с самокатом своего товарища. — Убилась.
Тот, потрясенный, кивнул головой. Глаза десятилетнего парнишки лихорадочно горели. Высунув язык, чтобы лучше разглядеть, он левой рукой почесывал исцарапанную ногу.
— Ну-ка, чтобы духа вашего тут не было! — возмутилась Пётровская. — Вас только не хватало!
Они отбежали чуть в сторону. Владек с Осиповичем, встав на колени, перевернули Тереску на спину. Бледная, как полотно, неподвижная, с закрытыми глазами, она и в самом деле казалась мертвой.
— Ну как? — на цыпочках подошел к ним Замойский.
Осипович приложил ухо к сердцу Терески. Минуту слушал.
— Жива! Кажется, ничего страшного. Просто потеряла сознание.
— Надо за доктором послать, — посоветовал Замойский.
Пётровская втиснулась меж ними.
— Ну что? Жива? Жива?
И тут она заметила Ирену, которая стояла на балконе, обеими руками схватившись за перила. Огнем вспыхнуло набрякшее лицо Пётровской.
— Жидовка! — крикнула она, подняв руку. — Это из-за нее несчастье!
Взгляды всех обратились в сторону балкона. Замойский побледнел и закусил губу. Тревожный шепот пробежал среди собравшихся. Только Пётровский стоял в стороне, едва заметно усмехаясь.