Наша встреча с Тоней – согласитесь, уже в другом качестве, хотя ничего и не было, – произошла так. Спрашивать пароль она не стала. Замялась чуть, когда я постучал – она ведь только придуманный мною псевдоним знает. Но делать нечего, спросила:
– Это ты? – И уже шутливо: – Это ты, Клеопатр?
– Я, я. Открывай.
Дверь приоткрылась чуть-чуть, чтобы в щелку было видно мое лицо. Потом она распахнулась, а в следующий момент я получил такой удар между ног, что в голове у меня сверкнула молния. Это просто такое выражение: «в глазах потемнело от боли». На самом деле это вспышка. Боль была такая, что я повалился на пол и даже выпустил из руки свой драгоценный рюкзачок.
Я недавно мысленно укорял Мохова, что он не научил дочь тому, что знает сам. Я был неправ. Хороший отец рассказал своей принцессе об этой Ахиллесовой пяте, которая превращает самого свирепого насильника в беспомощного младенца.
Я хотел сказать Тоне, что забыл, что я в маске, но тогда мне было недосуг. Скрючившись, я катался по пахнущему моющими средствами ковролину коридора. А агрессорша приняла еще одну наступательную позу, и я простонал уже по-русски:
– Да я это, я. Черт, Тоня!
Голос человека в моем состоянии наверняка неразличим, но родной язык ее отрезвил.
– Я в маске, – выдавил я из себя еще три слова.
Встать я еще не мог, просто отталкивался от пола ногами, помогая Тоне затащить себя в номер.
– Блин, откуда я могла знать? – оправдывалась она. – Очень больно?
Она захлопнула дверь, и я откинулся на нее и попробовал вытянуть ноги. Так лучше, начинало отпускать.
– Это из тех вещей, которых тебе самой не испытать, а объяснить невозможно.
– Как роды? – тут же нашлась Тоня.
Она хотела помочь мне встать, но я остановил ее. Не надо экспериментировать: сейчас полегче, и хорошо.
– Я немного занималась карате, – не без гордости сообщила моя неслучившаяся любовь.
– Ах это было карате!
Я так и оставался сидеть на полу, пока Тоня закидывала в пакет вещи и надевала плащ.
В такси она какое-то время еще помнила, что нанесла мне пусть временное, но увечье. С сочувствием смотрела на меня, смешно, уточкой, вытягивала губы, как провинившийся ребенок. Я положил этому конец, сказав: «В том месте переломов не бывает, успокойся».
Она успокоилась. Сидела, едва касасясь меня плечом. Пару раз поворачивалась ко мне, как будто хотела что-то сказать. Потом – мы уже свернули на Брук-стрит – решилась:
– Слушай. Я не могу не уезжать сейчас с Питером?
Я даже не понял столь сложносочиненную фразу. Подумал, что это было буквально, что ей именно с Питером не хотелось оказаться вместе.
– Это почему?
– Ну… Можно я останусь с тобой?
– Тоня!
– Папа же мне будет звонить, – нашла она благовидный предлог. – И тогда нам лучше быть рядом.
– Но ты же знаешь все, что нужно сказать Володе. Что улика получена и отправлена, кому надо. Чтобы он нам верил и терпеливо ждал, не выбрасывал фортелей. И чтобы он сказал, как я могу его разыскать.
– Да, но папа же не в себе. – Тоня вцепилась мне в руку. – Нет, мне надо было взять тебя с собой, чтобы ты на него посмотрел. Он может сначала наломать дров, а потом мне позвонить.
– Но это что-то изменит? Будем ли мы в этот момент вместе или в разных местах?
Тоня убрала руку.
– Хорошо, я поняла.
– Тоня, смотри. – Теперь я взял ее руку в свои. Пальцы длинные, тонкие, ухоженные. – Если ты сейчас не уедешь, моей первой и постоянной заботой будет твоя безопасность. А сейчас важнее всего найти Володю. Тем более что – ты сама говоришь – он не в себе.
Тоня выдернула руку:
– Хорошо, хорошо. Я поняла.
Как я говорил, движение на Ганновер-сквер одностороннее, и тем это место и хорошо. Мы свернули налево и начали объезжать сквер. Площадь не такая уж маленькая, сквозь деревья просматривается плохо, но если за нами кто-то едет, он тоже будет вынужден повернуть налево. А на дальней стороне площади от банка и вдоль всего квартала есть стоянки для заказных автобусов, ночью они всегда пустые. Я давно это место присмотрел.
На стоянке, как я и надеялся, припарковались и «ланд-ровер» Осборна, и кремовая «мини» с разными черными наклейками, одинаково подходящими под определение «прикольные». Не самая солидная машинка для офисного работника. Хотя, я допускаю, что Питера недооцениваю – может, его внутреннее содержание не исчерпывается исками поставщиков мороженой трески. Мы проехали чуть дальше, и я попросил водителя высадить нас.
– Ты вон там сидела в машине со своим новым плейером, – показал я. – Когда ты еще собирала Барби.
– Да? – удивилась Тоня. – Я не помню. Парк запомнила, а где он был, нет.
Оба Осборна сидели в машине отца. Заметив нас, они вышли и деловито направились нам навстречу. Питер оказался очень привлекательным, чем-то на молодого Хью Гранта похож. Мы подошли ближе – просто красивый парень, видимо, в мать. Я протянул ему пакет с тониными зимними вещами:
– Это теперь ваша ноша. И ваша забота.
Тоня подошла к Питеру, и он обнял ее за талию:
– Не беспокойтесь за нее.
– Да, чуть не забыл. Отдайте свой телефон отцу.
Питер с сомнением посмотрел на Осборна.
– Давай, давай. Он дело говорит, – сказал тот.
Осборн взял мобильный сына и пошел забросить его в свой «ланд-ровер». Я подождал, пока он отойдет, залез в рюкзак и вернул Тоне ее телефон. Питер изумленно наблюдал за этими манипуляциями.
– Не забудьте, – напомнил я, – сами с него не делаете никаких звонков.
– Я помню.
Тоня протянула мне руку:
– Спасибо вам за все.
Достаточно официально это сказала. Не заподозрить, что наши отношения уже совсем в другой фазе сложности оказались.
– Берегите себя, – так же отчужденно попрощался я.
6
– У вас есть план? – спросил Осборн, когда прикольная «мини» укатила, и мы снова принялись мерить шагами тротуар.
– Есть. Но давайте сначала рассмотрим ваш.
– Нет, лучше сначала ваш. Вы этих людей хотя бы видели.
Осборн говорит так не потому, что ставит себя в зависимое положение – ЦРУ все-таки не МИ-5, это разные весовые категории. Наоборот, он хочет быть хозяином положения. «Пусть каждый выскажется, и я тогда решу».
– Да, видел. – Поломаться еще для вида? Поломаюсь: – Но вы знакомы с ними гораздо теснее.
Я мотнул головой, и Осборн потрогал свою бинтовую нашлепку на шее.
– Ничего, заживет. Так что вы предлагаете?
– Ладно. Предложение первое. Раз у вас существуют известные сложности, давайте задействуем наших людей, – сказал я.
Я не идиот. И не имею в виду ребят из лондонской резидентуры, которые – либо вслепую, либо вполне сознательно, в уверенности, что выполняют свой долг, – работают на киллеров. И уж тем более я не рассчитываю на людей ЦРУ, хотя их в Лондоне наверное не десятки, а сотни. Просто я уверен, что Осборна этот вариант не устроит. В этом случае он может быть вынужден уступить права на Мохова американцам. А у него свои задачи, он ради чужих амбиций каштаны из огня таскать не собирается.
– Я не согласен, – решительно говорит Осборн. Однако здесь я опять мог бы ввернуть нечто вроде «Мы видели, как ваши люди работают». Поэтому он тут же дипломатично добавляет: – Но давайте послушаем вас до конца.
– Мы используем ту квартиру, которую вы сняли для Мохова. О ней же у вас на службе действительно никто не знает?
Осборн уставился на меня в упор. Неприятный взгляд – мне было бы неприятно, если бы он меня допрашивал в своем кабинете на Милк-бэнк.
– Это Тони вам рассказала? Или вы с самого начала нас прослушивали? Мы тут засекли одну подозрительную машину…
Шанкар! Не хватало еще, чтобы их с Раджем стали серьезно проверять.
– Да на машинах, по-моему, со времен большой войны никто не ездит, – небрежно сказал я. – Сейчас это вопрос пары лишних антенн на крыше здания. Да и зачем говорить о прошлом? Давайте решать, что дальше делать.
Осборн отцепился взглядом:
– Я слушаю, слушаю.