Хозяин и его сыновья, обмирая от благоговения, встретили высоких гостей, которых сперва не узнали в сгущающихся сумерках, да могли и не понять, зачем им понадобилось странствовать по таким скверным дорогам. Нижняя зала, откуда каменная лестница вела в жилые комнаты, была таких размеров, что в ней смело размещались за обедом сорок жнецов. Тут собрались с женами и малолетними детьми эти бородачи крестьяне и стояли рослые, крепкие, как столпы неиссякаемой жизни, которая находит источник своих неисчерпаемых богатств даже в этом безотрадном краю и его неукрощенных водах. Вдруг оказалось, что хозяева — именно они, а все эти графы, герцоги, принцы приплелись к ним, еле волоча ноги, точно цыгане, точно бродячие комедианты, которые заплутались между двумя отдаленными деревушками, где давали представление, и присвоили себе титулы, какие носили в высоких трагедиях. Фермер что-то шепнул одному из сыновей, и тот разжег гигантский очаг, который топили целыми, неразрубленными стволами. Вечер выдался сырой. И даже холодный.
Сколько времени они пробудут здесь? Жуа-старший из усердия пытался взять у графа увесистый бочонок, который тот укрывал плащом.
— Не надо! — изрек его высочество. — Нынче в страстную пятницу нам самим надлежит до конца нести свой крест… — И он присел на каменные ступени, облокотившись на бочонок. Огонь очага ярче свечей освещал всю эту сцену.
— Однако же, ваше высочество, — начал фермер, не зная толком, надо ли говорить высочество или светлость, — соблаговолите откушать с нами, если на то будет ваше желание… Мари, приготовь большую кровать для его высочества…
— Не затрудняйтесь, сударыня, — возразил граф Артуа, и видно было, что ему и на самом деле невмоготу, — не надо мне ни спальни, ни кровати, я останусь здесь…
— Однако же вашему высочеству будет жестко на камне.
— Да, именно камень, твердый камень — больше ничего отныне не требуется мне, несчастному беглецу! — заявил Карл тоном развенчанного монарха.
И он настоял на своем. Даже еду ему пришлось приносить сюда, на лестницу, где он сидел, обняв свой бочонок, словно опасался воров. Зала была такая высокая и так далеко уходила в глубину, что от свечей тут и там скапливались тени. Отсветы очага бурым ковром расстилались до подножия лестницы. С полдесятка щеголей, вымокших до нитки, сняли ботфорты, развесили сушить плащи и вели разговоры, суть которых сводилась к одному — каковы дороги за Эстером. А куда они направляются? Тут граф перестал наконец скрытничать, как все еще скрытничал с большинством своего эскорта, и спросил, где ближе всего граница; ответ, что граница проходит у Со, напротив Ньевкерка, решительно ничего ему не объяснил. Когда ему растолковали, что Ньевкерк — это фламандское название Нев-Эглиз, положение стало для него яснее.
— Ваше высочество, благоволите согласиться, что в постели…
Но его высочество твердил, что он беглец, а беглецу довольно и каменных ступеней.
Такое упорство произвело сильное впечатление на обитателей фермы, недаром эти слова дошли до наших дней и сейчас еще известны владельцам фермы «Под тисами», хотя и тисов-то никаких не уцелело, и ферма отстроена заново на другой прямоугольной площадке, намытой потоками, и сохранилось только одно из гигантских стропил сарая. Когда автор настоящей книги побывал там, он вновь услышал, что граф Артуа твердил: «Я беглец, беглец…» Три войны трижды разрушали ферму, а под сводами все еще сохранился отзвук голоса, который отказывался от постели и отстаивал право беглеца спать на твердом камне.
Граф вполне равнодушно отнесся к посещению господина Жюстена Маккара, самого видного лица в округе, который поспешил явиться, узнав о его прибытии в Ла-Фосс. Господин Маккар, сухощавый человечек, одетый по старинной моде в длинный редингот, с треуголкой и тростью в руке, выглядел каким-то старообразным, хотя ему еще не было сорока лет. Он коллекционировал насекомых, издал ученый труд о растительности департамента и, явившись засвидетельствовать свое почтение королевскому брату, проездом посетившему их коммуну, принялся излагать ему проект лесных посадок на местных болотах, ибо во времена римлян здесь был густой бор, но люди по жадности и невежеству свели его. Не обошлось, конечно, без ссылок на собственную родословную: господин Маккар был уроженцем Лилля и обосновался здесь всего пять лет назад, а происходил он от Жанны дю Лис, племянницы Жанны д’Арк…
— Неужто вы не видите, господин Маккар, что его высочеству страсть как хочется спать? — прервала его госпожа Жуа.