Черт, их же сейчас казнят!
Да, они разбойники, но какого черта?! Что, вообще, за гордость у кучки крестьян?
— Жизнь недорога? — спросил я насмешливо. На самом деле никаких подобных эмоций я не испытывал, но нельзя же было, в самом деле, закричать: «Что вы творите, идиоты? Быстро на колени!»
— А чего ее ценить? — ответила, как ни странно, пленница. Мужики просто стояли и угрюмо таращились на меня.
Представляю, каким они меня видели. Красавец-генерал, на гнедом коне, в богатой одежде и доспехах. Сидит, стеком с перьями на конце поигрывает, ухмыляется. И они такие, несгибаемые. Придурки!
— Власти в Китае больше нет. Небо отвернулось от императора, — произнес пожилой селянин, стоящий справа от женщины. — Господа, говорящие о Желтом Небе, оказались такими же алчными демонами, как и те, кто был до них. Наши дети и внуки погибли от голода или в битвах между генералами. Война пожирает страну. Будущего больше нет. Так зачем нам ценить жизнь, Белый Тигр Юга?
Говорил он совсем не как крестьянин — слишком грамотно и чисто. Не иначе, представитель сельской интеллигенции. Учитель, возможно, или врач. Хоть и выглядел самым что ни на есть настоящим землепашцем.
— Как ты смеешь?! — тут же выкрикнула Амазонка, обнажая меч.
Воины смотрели на меня, и я вдруг понял, что мужик загнал меня в логическую ловушку. Теперь любое мое действие: отпущу я их или прикажу казнить, — станет его победой. Нет, роптать никто не будет, но осадочек останется. Потом по палаткам пойдут разговоры — стратег наш, мол, язык в зад засунул и ничего деду не ответил. А тот прав был.
А я и так в подвешенном состоянии. Начинающий военачальник, связанный службой богине, который даже не знает, может он на своих людей полагаться, или нужно ходить и оглядываться? Насколько они верны? Не продадут ли другому князю, чтобы выторговать себе условия получше? Сплошь и рядом такое было описано в «Троецарствии».
В общем, из ситуации не было нормального выхода. Кроме одного — я должен был победить пленника в споре. Он бросил мне вызов — я обязан на него ответить. Иначе это может стать первым камушком, который породит лавину.
Только вот риторикой я не владел. И в реалиях тутошних не вполне разбирался.
Я подъехал к Амазонке, положил руку ей на плечо, заставляя убрать оружие. Спешился и под пристальными взглядами охраны и пленников подошел к группе стоящих крестьян.
«Леша, ты что, мать твою, делаешь?» — заорал внутренний голос. Я приказал ему заткнуться, и он, как ни странно, послушался.
— Ты прав, бать, — сказал я, глядя прямо в глаза этому старому, но еще крепкому мужчине. — В стране бардак — мама не горюй, а спасителей столько нарисовалось, что как бы от них самих спастись.
Понимая, что оратор из меня никакой, я старался говорить от сердца. И надеялся, что встроенный гугл-переводчик справится. Он и правда не подкачал. Губы выталкивали совсем другие слова. Я их слышал как бы наложением на свои.
— Ты прав, отец, — говорил я в китайском дубляже. — Императора нет, Небо упало на землю и разбилось на осколки. И каждый осколок схватил князь, считающий, что получил сокровище.
Краем глаза я заметил, как наблюдающий за нашим разговором Пират хмыкнул и вскинул бровь. Подумал, что он насмехается надо мной — не знаю почему, но мне так постоянно казалось. Однако увидел, как он достает из седельной сумки походный письменный набор, устраивает его на лошадиной шее и начинает что-то писать. Он что, конспектирует за мной, блогер хренов?
— И крови еще прольется много, и сотни тысяч невинных погибнут, — продолжил я. — Все так. Только, бать… Тебе не приходило в голову, что мы все в этом виноваты? Такие, как я, в том, что в годы мира не увидели разрастающуюся гниль. Такие, как ты, что позволяли всяким уродам гнуть вас, как им в голову придет? Князья бухали, охотились и заучивали красивые фразы из трудов Конфуция, крестьяне покорно гнули спины на плантациях и не поднимали глаз выше рисовых ростков. И все думали, что император как-то разрулит. Так ведь?
Пленник смотрел мне прямо в глаза. Твердо так, как смертник, которому терять уже нечего. Но на последнем вопросе что-то внутри у него дрогнуло. И мне показалось, что я пробил броню.
— Что тут скажешь, отец. Мы все ошиблись, — продолжил я. — И аристократы, и воины, и чиновники, и крестьяне. Император, как выяснилось, тоже. Небо упало на землю, разбилось на осколки. Но если все так оставить, то следующим поколениям по земле нельзя будет ходить — изрежут ноги. Кто-то должен собрать осколки. Не ждать, пока это сделают другие, а наклоняться и собирать. В процессе, конечно, пальцы можно порезать, но если не принести подобной жертвы, как потом отпускать гулять по этой земле детей?