— Осмелюсь спросить, господин, а что делает ваша достойная спутница? — спросил торговец, показывая глазами на Платову.
Наша нейромаг спокойно стояла в углу магазина, не разглядывая товар, катала между ладонями сияющий «слепок» с разума торговца. Кончилось тем, что я пошел по магазинам только с ней, без Ксантиппы: у той внезапно возникло какое-то озарение научного толка, связанное с этим «размазыванием магических каналов», и она сказала, что ей нужно срочно его проверить. Когда я предложил остаться и страховать ее, она только отмахнулась: «Димка подстрахует!»
— Рисует магией, — не моргнув глазом, выдал я заранее подготовленную версию. — Творит искусство. Ваш магазин ее вдохновил. Не сбивайте! Художница. Очень важная.
— Помилуйте, я бы не осмелился! — тут же вскинул руки продавец. — Разумеется, пусть творит в моей лавке сколько угодно!
— Я уже закончила, — покачала головой Платова, держа шарик одной рукой. — Пойдемте, Кирилл.
Платова обычно ко всем обращается по имени-отчеству, но для меня по моей просьбе делает исключение. Ну не люблю я это «Кирилл Пантелеймонович», терплю только в сверхофициальной обстановке! А нейромагесса достаточно старше меня календарно, чтобы обращение по имени это звучало естественно.
Выйдя из лавки, мы с Платовой завернули в ближайшее кафе. Я заказал нам кувшин лимонада и, ожидая его, наблюдал, как Платова раскатывает шарик на тонкий лист, который она достала из сумочки.
М-да.
— Поразительно, — пробормотала она. — Он тоже!
— У них у всех гиасов примерно столько же, как у детей-волшебников? — уточнил я.
— Да, плюс-минус… А у случайной выборки прохожих — у кого как! Из пяти человек трое оказались совсем без гиасов, у одного гиасов столько же, сколько у торговцев, и еще у одного — всего один нестрогий гиас на что-то…
Шустрый официант принес нам лимонад, с поклоном разлил его по стаканам, получил четверть динара в качестве платы (здесь деньги брали сразу) и был таков. Дорого, конечно, но мы оплачивали не напиток, а, скорее, сам факт посиделок. Лимонад был негазированный: просто вода с лимонным соком и сахаром. Интересно, можно ли тут выгодно продать секрет газировки?
(Подумав так, я ухмыльнулся: надо же, с опозданием почти на двадцать пять лет рискую реализовать часть «обязательной программы» попаданца: начать торговать очевидными бизнес-идеями из другого мира!).
— И какой вывод вы из этого делаете? — спросил я Платову.
— Я делаю вывод, что это не сословное общество, как нам показалось поначалу, — очень сухим тоном проговорила психиатр. — Это рабовладельческое общество!
— Я бы даже сказал, это магический олигархат, — поправил я ее, — скорее всего, с диктатурой мощных магических родов.
— Из меня так себе политолог, — пожилая дама отпила немного лимонада, — я не этому училась всю жизнь. Так что доверяю вашей оценке. И что нам следует по этому поводу предпринять?
— Смотать удочки, — сказал я. — Учиться чему-либо у здешних Мастеров — чревато. Зазеваешься, и тебя самого превратят в раба!
— Знаете, я сомневаюсь, что это правда так опасно, как вы говорите, — покачала головой Платова. — Иначе это место не могло бы процветать. Видимо, есть какие-то сдерживающие факторы. В конце концов, мы тут уже три недели, и пока ничего страшного ни с кем не случилось!
— Возможны разные обстоятельства, — возразил я. — Например, местные опасаются так уж сразу хватать и продавать в рабство гостей, потому что у тех могут быть могущественные заступники на своих планетах, которые прилетят разбираться. Или они платят кому-то за крышу уже здесь, на Цветке. Но мы тут никто и звать никак. Никого не знаем. Вполне возможно, что сдерживающие факторы, которые работают в отношении других студентов, не будут работать в нашем отношении. В общем, нам с вами нужно изложить все эти соображения и результаты нашего эксперимента архистратигу. Решать в любом случае ему.
В данном случае я почти не сомневался, какое решение примет Аркадий. Он ненавидел рабство и ментальное подчинение настолько, что когда-то вырвал собственное сердце, лишь бы от них избавиться! Он однозначно решит эвакуировать экспедицию немедленно — особенно если будет возможность это сделать относительно мирно.
Когда мы с Платовой изложили архистратигу результаты нашей небольшой послеобеденной прогулки, его лицо приняло то самое абсолютно непроницаемое выражение, которое безошибочно свидетельствовало: внутри Аркадий бушевал, рвал, метал и вулканически извергался. Надо думать, в начале карьеры Смеющегося Жнеца попавшиеся ему в этом состоянии преступники оканчивали свой путь в несколько большем количестве мешков, чем удобно судмедэкспертам!