Более того, она хотела бы справиться с этим.
Она бы не хотела видеть себя нуждающейся в подобных мерах.
Она бы не хотела видеть себя слабой.
Она бы разозлилась на всех них за то, что они думают, будто она не сможет справиться с этим без какой-нибудь промывки мозгов, которая вымоет тьму из её света.
Затем Ревик задался вопросом, если бы изнасилование произошло с ним, смог бы он когда-нибудь не держать зла на людей, которые могли бы сделать такое?
Мог ли он ограничить свой гнев только Джейденом?
Мог ли он сохранить его для отдельных людей, а не для всего вида?
Мог ли он действительно лгать самому себе, что Джейден и Микки были не чем иным, как аномалиями, отклонениями от добрых сердец и умов большей части человечества — независимо от всех доказательств обратного? Смог бы Ревик не связывать это жестокое обращение с паттернами жестокого обращения с людьми по всему миру? Смог бы он поддерживать такой же уровень сопереживания к ним после того, как тот, кому он доверял, накачал его наркотиками и надругался над ним просто ради удовольствия?
Ревик решил, что не смог бы.
Он не мог не дать такой вещи изменить его мнение обо всех остальных.
Более того, если бы он позже узнал, что он не один из них, это стало бы глубоким облегчением.
Он, вероятно, сделал бы всё возможное, чтобы дистанцироваться от им подобных, искоренить любое сходство между собой и ними.
Он, вероятно, выстроил бы часть своей идентичности только на этом противопоставлении.
При мысли об этом его челюсти напряглись.
Чем дольше он думал об этом, тем твёрже сжимались его челюсти.
«Ладно, — послал он ещё через несколько секунд. — Если вы действительно желаете, чтобы наш Высокочтимый Мост продолжала свою безусловную любовь и чрезмерную идентификацию с нашими родственниками-людьми…»
Сарказм просочился в его слова; он ничего не мог с собой поделать.
«…Тогда, я думаю, мы должны стереть её память. Заставить её забыть».
Наступила тишина.
Ревик почувствовал, как Балидор кивнул, не реагируя на его сарказм, но, возможно, реагируя только на смысл слов Ревика.
«Ты уверен?» — только и сказал он.
Подумав об этом ещё раз, Ревик вздохнул, резко щёлкнув себе под нос.
В тот раз его слова прозвучали подавленно.
Возможно, поверженно.
«Я уверен, — послал он. — Сотри это, брат. Сотри это всё».
Глава 24. Все извинения
Он почему-то показался мне знакомым, но я не могла вспомнить его лицо.
У него определённо было такое лицо, которое я должна была запомнить.
Поразительные голубые глаза, такие светлые, что под прямыми солнечными лучами они казались почти прозрачными. Волосы цвета воронова крыла. Высокий. Изгиб его губ, который наводил на мысль об улыбке, но был не совсем улыбкой.
Он носил футболку с изображением группы под чем-то похожим на рубашку для боулинга, которую он стащил с полки благотворительного магазина, полуботинки, клетчатые брюки, а в причёске было что-то от Элвиса.
У него на лбу было написано «хипстер-технарь».
Меня это не то чтобы отпугнуло, но и не совсем служило в его пользу.
С другой стороны, на задней панели его ноутбука была наклейка с моей любимой группой видящих, так что бонусные баллы за это. Сам ноутбук выглядел чертовски древним. Похоже, у него даже не было какой-либо технологии складывания или, возможно, интерфейса с его гарнитурой. Если ноутбук был подключён к его гарнитуре, то он не использовал управление разумом. Вместо этого он стучал пальцами по древней клавиатуре, как будто писал оригинальный код.
Он печатал быстро, как старый профессионал, так что было очевидно, что он привык к «динозавру», включая отсутствие чувствительности к командным клавишам и неуклюжую конфигурацию клавиатуры.
Я подумала, не был ли он одним из тех претенциозных писателей, которые пишут только на пишущих машинках или от руки.
Когда он снова посмотрел на меня, я улыбнулась.
В тот раз я тоже заговорила… выпаливая слова прежде, чем поняла, что собираюсь это сделать.
— Что ты пишешь? — спросила я.
Он моргнул, глядя на меня.
Затем пожал плечами, тряхнув головой, чтобы убрать длинную чёрную чёлку с голубых глаз.
Теперь они показались мне темнее, я заметила.
Почему я раньше думала, что они почти прозрачные?
— Историю, — сказал он, как будто смущённый этим признанием.
Я засмеялась, подходя ближе и всё ещё держа кофейник.