Ерофеев поморщился. Он не любил этих театральных представлений.
— Встань, дурак. И говори толком, что стряслось. Шпиль поставили?
— В том-то и дело, кормилец! — Игнат поднялся, но продолжал стоять в полупоклоне. — Поставили, да не впрок пошло! Беда случилась! Михашка Молниев, ирод окаянный, все дело испортил!
— Молниев? Это кто такой?
— Да Мишка, наладчик. Его как молния шибанула, так мы его промеж с собой «Молниевым» прозвали, — объяснил артельный староста.
Ерофеев нахмурился. Он вспомнил этого парня. Наглый, себе на уме, но толковый верхолаз, не боялся высоты.
— И что этот «Молниев» натворил?
— Да он, батюшка, полез на самый верх, когда гроза уж вовсю гуляла! — затараторил Игнат, активно жестикулируя. — Я ему кричу — слезай! Вся бригада кричит! А он знай себе — гайки крутит! И тут как шарахнет! Молния прямо в шпиль, а со шпиля — в него!
— Убило, что ли? — без особого сочувствия спросил купец.
— Хуже, Василий Захарыч! Ой, хуже! — Игнат понизил голос до трагического шепота. — Его не убило. В него бес вселился! Он очухался, а глаза — как у вурдалака! Мы ему слово, мол, отвечать тебе, Михась, за порчу хозяйского добра, у шпиля шест-то медный оплавился, головку менять надобно. А он…
— Что он? — нетерпеливо перебил Ерофеев.
— Он на нас кинулся! Одним тычком людей на землю валял! Всю артель, почитай, как есть на землю положил! А сам стоит и смеется, аки сатана! Сказал, платить ничего не будет, и чтоб мы убирались, пока он нас на тот свет не отправил! Колдун, Василий Захарыч! Истинный колдун! Вся деревня видела!
Ерофеев откинулся на спинку кресла и побарабанил толстыми пальцами по столу. В бесов и колдунов он не особо верил. А вот в то, что от удара молнии у парня могло помутиться в голове — вполне. Или, что еще вероятнее, этот пройдоха Игнат просто пытался свалить на него свою вину за испорченный шест. Но одно купца задело за живое.
— Значит, сказал, платить не будет? — вкрадчиво переспросил он.
— Так и сказал! И вас, кормилец, поминал словом недобрым, мол, обойдется ваш хозяин, не обеднеет! — не моргнув глазом, соврал Игнат.
Купец мгновенно побагровел. Бунт, прямой вызов его власти и его кошельку! Этого Ерофеев стерпеть не мог: если он сейчас этакое спустит с рук, завтра вся его сотня рабочих ему на голову сядет. Нужно было показать, кто в доме хозяин.
— Значит, колдун, говоришь? — Ерофеев усмехнулся. — Ну, на всякого колдуна найдется свой оберег. А на бунтовщика — кнут и плеть, а то и солдатская фузея. Так. Ты, Игнат, свободен. Иди, приведи артельных в чувство. Потери за шпиль я пока на тебя запишу, а там посмотрим.
— Да как же, Василий Захарыч…
— Я сказал, свободен! — рявкнул купец. Игнат пулей вылетел из кабинета.
Ерофеев позвонил в серебряный колокольчик, что лежал на столе. Вошел приказчик.
— Слышь, Кондрат, собери-ка мне пяток наших самых крепких ребят из мастерской, да возьмите с собой дубье. Поедете в деревню, найдете мне этого Михаила Молниева. Говорят, что-де он после грозы стал долги забывать. Нужно ему память освежить.
— А если он и правда… того… с силой? — осторожно спросил Кондрат, который слышал все причитания бригадира фабрики.
Ерофеев презрительно фыркнул.
— Сила силой, а дубина — она дубина и есть. Ты артельных не слушай — они дураки дураками. У страха глаза велики — перепились, видно, да и мерещится им, как их малец один сам-десять уделал! Припугните как следует. Пусть бумагу подпишет, что обязуется весь ущерб возместить. А не подпишет — избейте так, чтоб на всю жизнь запомнил, как хозяйскому слову перечить. Даже если он могет чего, главное, до себя не допускайте — как полезет к вам со своими штучками-дрючками, отпихивайте его от себя, и лупите сдалека и все разом. Один раз по башке дубиной прилетит — сразу мозги прочистятся! И скажите ему, что если еще раз выкинет какой-нибудь фокус — я его не сам отлуплю или в острог сдам, а в дом для умалишенных попадет. Там из него быстро всех бесов выбьют. Пора этому щенку его место показать. Исполнять!
В общем, решил я покинуть это гнилое место. Но отправиться в путешествие, не имея при себе вообще ничего было бы верхом безрассудства. И тут мне пришла в голову мысль что у предка, наверное, всё-таки было какое-то имущество! Ну вот незадача — я не помнил, где он, собственно, жил. Напрасно я озирался по сторонам пытаясь выловить в глубинах памяти хоть какое-то воспоминание. Но зато на глаза мне попался пацан лет семи, с независимым видом рубивший прутиком крапиву и с любопытством поглядывавший на меня.
— Эй, малой, а где моя хата? — прямо спросил я его.