Вскоре Кузьмич, порывшись в сарае среди старого хлама, принес мне то, что нужно: моток старой, позеленевшей от времени медной проволоки, снятой с какого-то древнего механизма, и крепкий берестяной туесок с плотно притертой крышкой.
Не теряя времени, я уселся на завалинке и принялся за работу. Аглая с младшими детьми с безопасного расстояния, наблюдала за мной, как за диковинным, но опасным зверем. Мои пальцы, оказавшиеся на удивление сильными и ловкими, даром что с обкусанными ногтями, легко гнули податливый металл. Создавая из проволоки трехмерную принципиальную схему, сплетая из проволоки спирали, петли и прямые линии на поверхности берестяного короба, я, чтобы точнее сконцентрироваться, вполголоса, напевал себе под нос формулы. Для таких как Кузьмич это были колдовские знаки. Для меня — простейшая «клетка Фарадея» с магическим усилением.
Вплетя последнюю руну в крышку, я провел по всему узору ладонью, вкладывая в него крохотный, почти невесомый импульс Силы. Проволока на мгновение тускло вспыхнула синеватым светом и тут же погасла. Готово! Теперь это был не просто туесок, а артефакт-ловушка, способный удержать нематериальную сущность. Теперь стоило поторопиться — мне уже не терпелось испытать мою поделку в деле.
Через полчаса я был готов. В моем заплечном мешке лежал каравай хлеба, кусок сала и несколько серебряных монет, которые Кузьмич буквально всучил мне в руку. Теперь мне надо было выяснить путь к месту истончения Грани.
— Красавица, не проводишь меня до Ведьминой поляны? — спросил я у Аглаи. Та в ужасе уставилась на меня, а затем яростно замотала головой.
— Дядя ведьмак, я провожу! — радостно вызвался младший сын Кузьмича, светлоголовый паренек по имени Илейка.
— Цыц, анафема, куда собрался! — зашипела на него мать.
— Ничего, Арина, с лекарем можно! — осадил ее Кузьмич, и Илейка, гордо посматривая по сторонам, споро побежал полевой тропинкой к лесу. Аглая, провожая меня у околицы, молча, не глядя в глаза, сунула в ладонь теплый, пахнущий травами платок.
Первые полверсты путь шел по обычной, светлой тропинке. Вокруг стоял привычный предуральский лес: мачтовые сосны, белые стволы берез, солнечные пятна, пляшущие на изумрудном мху. Пели птицы, стрекотали кузнечики. Но по мере того, как мы углублялись в чащу, мир вокруг начал меняться.
Сперва стихли звуки. Пение птиц смолкло, исчез стрекот насекомых. На лес легла давящая, неестественная тишина, в которой был слышен лишь шелест листвы да хруст веток под моими сапогами. Затем изменился и сам лес. Деревья стали кривыми, корявыми, их стволы покрылись странными наростами, похожими на застывшие опухоли. Мох приобрел больной, сероватый оттенок. Я чувствовал, как меняется магический фон. Воздух стал «колючим», наэлектризованным, и я ощущал слабое, но постоянное давление на сознание — фоновый шум из-за Грани. Даже безрассудно-смелый Илюша, беззаботно болтавший всю дорогу, вдруг побледнел и заторопился назад.
— Дальше все вперед, дядя ведьмак, а я взад побегу! — выкрикнул он и припустил к деревне. Я же двинулся дальше.
Наконец я оказался на поляне. Это была идеально круглая проплешина в лесу. Трава здесь росла неестественно-яркого, ядовито-изумрудного цвета, но выглядела при этом мертвой, как будто пластиковой. Посреди поляны стоял старый, расколотый молнией дуб; его черные, обугленные ветви были скрючены, как пальцы мертвеца. Кусты земляники и впрямь были усыпаны ягодами, но они были слишком крупными, глянцевыми, похожими на стеклянные бусины. Тишина здесь была абсолютной, звенящей.
Я остановился на краю. Обычный человек ничего бы не заметил, но я то видел, как воздух над поляной слабо мерцал, искажался магической марью, будто над раскаленным асфальтом в летний день. Прореха! Второй уровень. А значит, тут ползает немало всякой «светлой» дряни.
Поставив короб на землю и сняв крышку, я приготовился к охоте. В моем текущем состоянии «черви» были для меня невидимы, но я мог их почувствовать.
Замерев на краю поляны, я прикрыл глаза и прислушался к себе. Их не было видно, но присутствие ощущалось отчетливо — точно тонкое покалывание на коже, будто искры от шерстяного свитера, а если прислушаться, то можно было различить едва различимый писк, краем сознания цепляющий слух. Сомнений не было: несколько сгустков — «червей» — медленно ползали по ядовито-зеленой траве, тянувшись к излучению прорехи.
Просто так тварь в западню не полезет. Я шагнул вперед и раскрыл ауру — сдержанно, но достаточно, чтобы излучение моего тела стало для них приманкой. Для этих хищников это было как запах крови в воде для акул.