— Да тихо ты, Игнат, не каркай! — ответил второй, прозвучавший более рассудительно и спокойно. — Живой он. Вон, смотри, дышит паря. Очухается!
Я почувствовал, как шершавые, мозолистые пальцы касаются моего запястья, нащупывая артерию, и попытался открыть глаза. Веки были свинцовыми. С третьей попытки удалось продрать узкие щелочки.
Первое, что я увидел — склонившегося надо мной мужика. Коренастый с испуганными глазами и жидкой бороденкой, сейчас трогавший меня за руку. По-видимому, тот самый Семен. Справа стоял второй, очевидно, его-то и звали Игнат. Он был полной противоположностью Семена: высокий, морщинистый, тощий, с землистым лицом и злыми, глубоко посаженными глазками. От них доносился явственный запах овчины, дерьмового табака и конского пота.
— Вот, гляди-ка, очухался, ирод, — прошипел Семён, отдергивая руку. — Живой твой Мишка. Цел и невредим, чтоб ему пусто было. Недаром Молниевым кличут — что ему тот удар?
Услышав это, Игнат буквально взорвался. Его лицо побагровело, и он навис надо мной, брызжа слюной.
— Мишка, твою душу через коромысло! Ты что натворил, паршивец⁈ А⁈ Ты понимаешь, что ты нас всех под монастырь подвел⁈ Купец же с нас теперь три шкуры спустит! Мало того, что ты шпиль разбил, так еще и хранилище опустело! Да я тебя…
Обильно перемежая речь отборным матом, обдавая меня запахом чеснока и старым перегаром, этот самый Игнат просто орал мне в лицо, тыча грязным пальцем. Обвинял в чем-то, чего я не понимал и не хотел понимать. Какое-то хранилище, какой — то шпиль… все эти слова были для меня пустым звуком, никак не затрагивавшим сознание.
Но зато я очень хорошо воспринимал его тон. И тон этот был совершенно, категорически недопустим!
За последние десять лет моей жизни никто не смел так со мной разговаривать. Никто! Последний боярин — кажется это был… да, из рода Шуйских, так вот, последний мудак, попытавшийся повысить на меня голос, провел полгода в госпитале, заново учась контролировать свою нервную систему. Сам глава Ордена, когда был недоволен моими методами, подбирал слова с осторожностью хирурга. А этот… этот смерд, этот мужлан смел на меня орать.
Не знаю… Наверное по-хорошему стоило мне посидеть тихонечко да оглядеться и понять куда я вообще попал и что вокруг происходит. Но увы — привычка, вбитая десятилетиями абсолютной власти и непререкаемого авторитета, сработала раньше разума. Откуда-то из глубины души поднялась холодная, чистая, как разряд молнии ярость. Я сел, игнорируя протестующий стон каждой мышцы, и моя рука молниеносно метнулась вперед, сжимая горло склонившегося Игната.
Я ожидал почувствовать привычный прилив Силы, что мои пальцы заискрятся, парализуя чужое тело. Но там, где я привык ощущать всемогущую реку энергии, теперь внутри плескался лишь крохотный, едва тлеющий «огонек», а на месте мощного потока я ощутил лишь жалкое покалывание в кончиках пальцев.
Ту-ту, приехали. Я был почти пуст! Но даже этой капли хватило.
По моим пальцам пробежал разряд тока, от чего Игнат передернулся всем телом. Так обычно бывает, когда человека бьют электрошокером.
— Да как ты смеешь на меня орать⁈ За оскорбление положено платить смертью!
Долговязый тип с ужасом в глазах смотрел на меня не в силах скинуть мою хватку. Долго поддерживать ток силы я не смог и, наконец, разжал пальцы. Тощий мужик отвалился от меня, как мешок с требухой, и отполз на несколько метров, судорожно шаря по своей грязной рубахе, словно ища что-то. Затем, спотыкаясь и скользя, он подскочил и, не разбирая дороги, бросился бежать прочь, словно за ним гнались все черти из преисподней.
Я перевел взгляд на второго, Семёна.
Тот сидел прямо на земле, белый, как полотно и смотрел на меня с благоговейным ужасом, как смотрят на чудо или на явление дьявола. Его губы беззвучно шевелились.
Потом он тоже не выдержал. Медленно, бочком, не сводя с меня глаз, отполз подальше и скрылся за поворотом проселочной дороги.
Оставшись один, я прислушался к своим ощущениям. Пустота внутри была пугающей. Где моя Сила? Где тот океан энергии, что позволял скользить сквозь пространство и испепелять врагов? Что со мной стало?
И тут я посмотрел на свои руки. Молодые, сильные, но чужие. На запястье не было шрама от ожога плазмой, полученного в битве на Кавказе. Кожа была гладкой, без единой родинки, правда руки покрыты какими-то струпьями (кажется, простолюдины называли это «ципки»). Факт тот, что это — не мое тело. Я осмотрелся по сторонам. Вокруг простирались бескрайние поля, кое-где перелески. На горизонте виднелась деревушка — серые бревенчатые избы, дым из труб, кривая колокольня церкви, а сзади в сотне метров возвышалось непонятное строение. Окруженное деревянным частоколом на высоту трехэтажного дома возвышалась башня. Раньше на ее макушке был шпиль, похожий на молниеуловитель, но сейчас вместо него был лишь оплавленный кусок металла. Стены башни все в подпалинах, словно огнем по ним прошлись.