Я выслушала его, как это ни странно, совершенно спокойно, как будто князь говорил не о моих родителях и моем родном доме, а о посторонних людях, как будто он рассказывал мне страшную сказку…
– Представить не могу, что именно так горело, – продолжал он. – Я слыхал, подобное случается от удара молнии, но ведь сезон гроз давно миновал!
– На перевале грозы случаются и зимой, господин, – ответила я.
Да, зимние грозы – это здорово! Бывает так: на чистое-чистое, высокое, прозрачно-голубое небо, вымороженное настолько, что кажется: тронь – зазвенит, наползает из-за перевала, с той стороны, чернильно-синяя или свинцово-серая, с вороненым отблеском туча, а где-то в глубине этой тучи ворочается и сонно бурчит громовой зверь. Иногда он не просыпается, и ветер уносит его тяжелую перину прочь, но если уж очнется и чихнет, тогда держись!.. Гулкие раскаты следуют один за другим; на самом деле их может быть всего-то ничего, но горное эхо повторяет и повторяет, пока не надоест…
Но это что, от грома только уши закладывает да кажется, будто замок содрогается от основания до верхушек башен, а в горах с гулом сходят лавины. А вот молнии… Я как-то видела – они били непрерывно в одно и то же место полчаса кряду, я насчитала больше сотни вспышек! А когда гроза отгремела, отец отправил туда людей, и оказалось, что большой утес разломился пополам. Разведчики привезли оплавленные камни, а отец внимательно рассмотрел их, кивнул каким-то своим мыслям и сказал непонятно: мол, перекрыли дорогу. Кому, какую дорогу? Не ту, по которой ходили обозы, это точно, иначе всех немедленно отправили бы разбирать завал! Там же единственный путь из долины на ту сторону гор, и без него, узкого донельзя – едва-едва двум возам разойтись, – зажатого меж скал в ущелье, торговцам пришлось бы туго…
Я спросила, о чем идет речь, а отец лишь улыбнулся и сказал, что молнии любят железо, и если чуют под землей рудную жилу, мчатся туда, чтобы полакомиться. Только вот могут разворотить целую гору, как малые дети, которые, торопясь добраться до спрятанного варенья, способны перебить всю утварь. Нет бы осторожно переставить горшки и плошки!
Тут я поняла, что отвлеклась и успела прослушать несколько фраз князя, но переспросить не осмелилась, равно как и сказать, что молнии никогда не попадали в замок. Я любила слушать самых-самых старых слуг, потому что они знали много сказок и былей о прежних временах, и все в один голос твердили – вокруг молнии бить могут сколько угодно, но вот чтобы в башню или во двор ударило – такого не бывало. Однажды, правда, обвал случился, когда неподалеку громыхнуло и северную стену немного привалило, ну так заодно ее и починили: не пришлось далеко за камнем ездить, сам пришел… Когда я спросила отца, почему так, он ответил – молниям золото не слишком по вкусу, зачем им наш замок? Тебя, мол, тоже кашу не заставишь есть, если на виду пирог с дичью лежит!
– Боюсь, мы никогда уже не узнаем, что именно произошло и каким чудом один из слуг твоего отца сумел вывезти тебя из горящего замка, – говорил тем временем князь. Речь его лилась легко и свободно, словно он отвечал хорошо подготовленный урок. – К несчастью, этот храбрец скончался от полученных ран, не успев ничего рассказать.
Я хотела было спросить, зачем слуге понадобилось везти меня именно сюда, если гораздо ближе к нашему дому располагались владения старого друга моего отца, но промолчала. Может быть, те неизвестные разбойники перекрыли дороги и слуга просто побоялся ехать в ту сторону? А горных тропинок он или не знал, или опять же не рискнул отправляться по ним, будучи раненым и со мною на руках? Да и не по всем из них лошадь пройдет, там и не каждый человек проберется…
– А кто это был, господин? – не удержалась я. – Как его звали?
– Я не знаю, дитя, – тяжело вздохнул он. – Было не до расспросов. Пока мне доложили… Бедняга впал в забытье и только бредил, твердил о нападении и пожаре, да еще повторял твое имя. Он лишь на краткий миг пришел в себя перед кончиной и смог услышать, что ты в безопасности. По меньшей мере, он умер с улыбкой на устах, зная, что исполнил свой долг.
– А как он выглядел?
– Хм… обыкновенно, – развел руками князь. – Мужчина в летах, но не старый… вот и все, что я помню.
– Простите, господин, – повинилась я, – конечно, вам было не до того, чтобы его разглядывать.
Под такое описание подходил кто угодно. Мало ли у нас было мужчин в годах! Наверно, это Ривон, подумала я: он был выносливее многих молодых парней, а еще любил меня, как родную дочь. Он рассказывал мне диковинные истории, учил ездить верхом на мохнатой горной лошадке, кусавшейся не хуже собаки, и метать камни из пращи. А когда отправлялся в объезд, привозил какие-нибудь диковины – обычный вроде бы камушек, который, если его повернуть к свету, сверкал синим и золотым, как крылья бабочек, любивших сырые места и всяческое гнилье. Или перо неизвестной птицы: оставалось только гадать, ворон его обронил, орел или кто-то еще?