— Твою Ночь, — выдохнул Юрг. — Какого гриба здесь забыл Остен Рейвель?
Глава 5
Остен Рейвель стоял на пороге, всё такой же высокий и прямой, но… уже совсем не тот мальчишка, которого я помнил. Свет ламп мазнул по его лицу — худом, с ввалившимися щеками, тёмными кругами под глазами.
Он даже не снимал дорожного плаща, и всё равно от него пахло гарью, пеплом и чем-то кислым, что въедается в кожу после долгого боя. Потрёпанная мундирная нашивка болталась на одном шве, словно напоминание, что его место в строю теперь где-то на краю.
В зале повисла тишина. Кто-то перестал жевать, кто-то замер с кружкой на полпути ко рту. Даже в углу, где вечно шумели рекруты, стихли голоса.
Остен не спешил подходить. Его взгляд скользнул по лицам, ища знакомых. На Марне задержался, как будто примерял, стоит ли ждать удара. Юргу он кивнул в знак уважения. Нас с Элвиной Остен почти проигнорировал, и только на Лию он смотрел по-настоящему долго.
— Ну, — проворчал Юрг, отставляя кружку, — если уж пришёл, садись, Рейвель младший. Или ты решил стоять там до утра?
Я подумал, что он попытается сказать что-то едкое. Но Остен лишь выдохнул и коротко кивнул. Жестом подозвал официантку, и когда та подошла, коротко бросил:
— Большую грибного. И воды. Побольше.
Потом подошёл к нашему столу и опустился на край лавки напротив меня.
— Ну и видок у тебя, Рейвель, — сказал Юрг, не моргнув. — Будто тебя в печи держали.
— Почти так и было, — отозвался Остен хрипло, словно каждое слово давалось ему через силу. — Форт Элун подвергся нападению тварей. Уже дважды. И подвергнется снова.
Марна скрестила руки на груди. Её глаза потемнели.
— Рассказывай, — бросила она. — Что там?
Он замолчал, пока трактирщик ставил перед ним кружку. Остен не прикасался к ней. Только обхватил ладонями — видно было, что пальцы дрожали. Может, от холода. Может, от усталости. Может, от чего-то, чего он не собирался озвучивать.
— Что-то действительно серьёзное, — заметил я. — Если элунцы отправили посыльного.
Остен посмотрел прямо на меня. Не враждебно. Но и без прежней горячности. В этом взгляде была тяжесть — и ещё что-то едва заметное, будто короткий укол ревности. Как если бы он наконец понял, что место, которое он когда-то считал своим, уже занято. И не им.
— Я прибыл не один, — ответил Остен, наконец поднимая кружку и делая глоток. — Меня не должно было быть в отряде, но думаю… комендант просто решил выдворить меня из крепости на случай, если твари всё-таки её возьмут.
На миг в его глазах мелькнула пустота. Будто он снова видел то, что хотел бы забыть. Когда заговорил, голос у него сорвался на хрип:
— Когда мы потеряли первый… Я имею в виду… Когда форт впервые подвергся атаке, треть гарнизона погибла. Те, кто остался, больше не могли прикрывать периметр полностью. Твари шли волной — не как обычно. Не ночью, не изголодавшиеся. Они приходили днём. И они… Они словно знали, куда бить.
— Знали? — переспросила Элвина, тихо.
— Да, — подтвердил он. — Как будто кто-то… учил их. Или выпускал партиями. С разницей в час.
Я видел, как напряглась Марна. Она краем глаза посмотрела на меня, но не сказала ни слова.
— Ты говоришь о тех, что не боятся солнца? — спросил я.
— О них, — Остен снова сделал глоток, но кружку так и не отпустил, будто держал её как якорь. — И если вы думаете, что это случайность, то зря. Это больше не атаки. Это осада. Я своими глазами видел их. И клянусь, что это необычные твари.
Мы с Юргом переглянулись. Все за столом вспомнили наше недавнее приключение на заброшенной платформе.
Остен медленно провёл пальцем по потрёпанной мундирной нашивке. Там всё ещё просматривался герб форта — выцветший, в копоти.
— Элун без помощи не выстоит, — сказал он тихо. — Мой отряд прибыл, чтобы доложить обо всём Герцогу и привести в Элун помощь.
Марна молчала. Юрг тоже. Даже Элвина не нашла, что ответить.
Тишину нарушил только звук, с которым Лия отставила свою кружку. Остен сразу перевёл взгляд на неё.
— Лия, — сказал он, чуть тише. — Я… рад, что ты жива и… исполнила свою мечту.
Она долго смотрела в стол. Потом подняла глаза — и я видел, что ей почти физически больно это слышать. Словно в этих нескольких словах пряталась тысяча недосказанных обвинений и сожалений.
— Спасибо, — выдавила она. — Я тоже рада, что ты жив.
Голос у неё звучал так ровно, что в нём слышался почти вызов. Остен больше не стал ничего говорить. Только опустил взгляд.
Я откинулся к стене, скрестив руки на груди. Он действительно изменился. Раньше в нём было больше бравады. Теперь — только усталость. Это был человек, который уже повидал ужас.