— Ну, если ты не планируешь ввязываться в драку на пустом месте, то не выкинут, — отозвался я. — Наверное.
Она усмехнулась, не особо весело. Официантка молча подала ей меню, будто боялась заговорить при нас.
— Пустой эль, — заказала Элвина. — Сейчас лучше не хмелеть.
Олла кивнула и скрылась за стойкой.
— Здесь весело, — сказала Элвина, обводя зал взглядом. — Признаюсь честно, не такого приёма я ожидала дома.
— Они не сомневаются. Они уже уверены, — отозвался я. — Иначе не говорили бы вслух. Причём за соседним столом. Сдаётся мне, кто-то распускает эти слухи специально.
Элвина нахмурилась.
— Это-то мне и не нравится, Ром. Я из семьи дипломата и немного знаю, как делаются такие дела. Это только начало, — она скинула перчатки и сложила руки на столе. — Аристократы собираются у Герцога, требуют от него действий. Дескать, элунцы действовали самовольно, и их вообще нужно наказать за нарушение клятвы. И что союз с тварями — позор для всех кланов. Ну и тебя, конечно, тоже многие хотят поднять на вилы за то, что спутался с тварями и стал их рупором.
Я едва не подавился супом.
— Рупором, — повторил я. — Даже звучит гордо. Жаль только, что платят за это не звонкой монетой, а плевками за спиной.
— Это ещё не всё, — Элвина понизила голос. — Верхушка клана раскололась. Некоторые требуют снять Варейна с поста коменданта. Упоминают «ущерб клановой чести», «недопустимые союзы». И моя мать думает, что кто-то намеренно подливает масла.
Я посмотрел в кружку. Чай остыл.
— Артан?
— Возможно. Но он не единственный, кому выгодно ослабление Варейнов. Они просто нашли повод, чтобы выместить недовольство.
Я отодвинул пустую плошку и взялся за хлеб.
— Знаешь, в такие моменты я жалею, что должность Герцога у нас в клане выборная. Вон, у Солнцерождённых власть передаётся по наследству — и никто вякнуть не смеет. А здесь словно никого не волнует, что пади Элун, Альбигору наступил бы каюк из-за нехватки Ноктиума.
Элвина пожала плечами.
— Не волнует, — согласилась она. — Зато некоторых явно волнует, что ты выжил. Что Юрг доверил тебе место Марны. Что Герцог тебя выслушал. И что ты ведёшь переговоры с теми, кого они всю жизнь считали врагами.
— Мы с Пергием не пили на брудершафт, — хмыкнул я. — Но да, он нам помог. И, возможно, спас всех. С этим тоже проблема?
— С этим особенно, — сказала она, опираясь локтями о стол. — Им невыгодно, чтобы твари казались разумными. Без этого рушится старая доктрина. А если рухнет она — рухнут и основания их власти.
Я откинулся на спинку.
— Что ты предлагаешь?
— Поскорее устрой встречу Герцога с тварями. И пусть придёт не только Герцог, а бароны и магистры. Пусть сами посмотрят. Убедятся, что они не угроза. Что это — шаг к выживанию, а не к катастрофе. Да, это не переубедит всех, но хоть немного разрядит обстановку…
Я кивнул. Иногда мне казалось, что Элвине следовало бы пойти по стопам матери, а не глотать ноктиумную пыль в пустыне. У девчонки неплохо варила голова, да и интуиция обычно срабатывала как надо.
— Завтра ночью, — сказал я. — Но если хоть один из них попытается достать меч — я не стану удерживать тварей. И никто пусть не рассчитывает, что я снова спасу их от самих себя.
— Не надо спасать. Надо показать, — сказала Элвина и встала. — Пока ещё есть шанс.
Она ушла, так и не притронувшись к своему пустому элю, я остался один. Но на меня больше никто не смотрел. Не потому что перестали осуждать. А потому что начали бояться. Это было хуже.
Потому что страх — всегда пахнет порохом. И кто-то в клане уже держал спичку в руке.
Особняк барона Артана, квартал Лунорождённых
Особняк барона Артана утопал в тишине. Занавеси не шевелились, пламя свечей не дрожало на сквозняке. Даже маятник на настенных часах, казалось, бил тише обычного.
Барон Артан сидел в кресле у камина, опершись ладонью о подлокотник. Перед ним парил хрустальный артефакт связи — старый, в серебряной оправе, мерцающий в такт дыханию. Внутри сверкало сине-зелёное пламя, в котором угадывался силуэт.
— … да, — говорил искажённый голос, — с самого утра в квартале Золотых весов начались споры. Они говорят, что нельзя доверять тем, кто вступил в союз с тварями…
Барон кивнул. Он выглядел расслабленным — словно беседа касалась званого обеда или театральной премьеры.
— Хорошо, — ответил барон. — Пусть спорят. Любое возмущение — это трещина. А чем больше трещин, тем слабее камень.
Он взял бокал со столика, сделал глоток, закрыл глаза от удовольствия. Стук часов снова прозвучал. Семь ударов.