— Было, конечно. Если бы ты когда-нибудь почувствовал дыхание Каменной Пасти, понял бы, что не страшно там в принципе быть не может. Просто — я была готова на все. И прошла.
— Госпожа Кештиора, а можно… еще вопрос?
— Ну?
— Если бы ты увидела черный цвет в чаше, ты бы как поступила?
— Не знаю, Иргиль, — волшебница отвела взгляд и сцепила тонкие пальцы в замок. — Не знаю.
— А ведь ты… была там… дважды.
— Да. Но еще неизвестно, чем придется расплачиваться за второй раз.
Кештиора досадливо тряхнула огненными волосами.
— Смотри. Реллана трижды заглядывала в твое будущее и все три раза результаты сходились. Иногда знамения нас обманывают. Чаша не лжет. Смотри, Иргиль.
Волшебница высыпала из мешочка в ладонь немного земли. Осторожно растерла пальцами. Протянула руку к чаше.
Легкое серо-коричневое облачко медленно опустилось на поверхность жидкости в чаше — и растворилось.
Иргиль и Кештиора затаили дыхание, всматриваясь.
Со дня чаши поднялась муть, словно ил с потревоженного речного дна, заклубилась, темнея и постепенно меняя окраску.
Красновато-коричневый цвет.
Серый.
Черный.
* * *— Кештиора! Кешт!
Рослый темноволосый воин с запыленной походной одежде едва не на ходу соскочил с коня. Иргилю показалось, что гость сейчас бросится бегом вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
Но тот поднялся не спеша, степенно и лишь у самых дверей сбросил напускную важность и крепко обнял улыбающуюся колдунью.
— Ты совсем не меняешься. Столько лет не виделись, а ты все такая же, моя Кешт!
— Мы, волшебники не стареем, Конан. Разве я не говорила тебе об этом?
— Вы, волшебники… Ты вот лучше скажи, что ты со мной содеяла, колдунья рыжая?!
— А что я с тобой содеяла? — в голосе Кештиоры слышалось неподдельное любопытство.
— Пять лет, Кешт! Пять лет… Но посмотри — я-то ведь тоже не изменился. На меня уже старые товарищи косятся — на вид я им в сыновья гожусь. А ведь ровесники.
— Не изменился? — хмыкнула волшебница. — Я бы не сказала. В последний раз, когда я тебя видела, ты был умыт и причесан. А сейчас вон бородой зарос, как разбойник, и в пыли по уши. Не изменился он!
— Брось, Кешт! Ты прекрасно понимаешь, о чем я,
— Милый мой Конан, — Кештиора ласково положила руки ему на плечи. — Это не тот разговор, который удобно вести на пороге, поверь мне. Ты ведь не собираешься покинуть Арнамагелль прямо сейчас?
— Нет, Кешт, — ухмыльнулся Конан. — Так быстро ты от меня не отделаешься, и не надейся.
* * *— Так все-таки, Кешт, что произошло? Почему я не старею?
Конан и Кештиора стояли вдвоем на вершине башни, и легкий ветерок ласково перебирал их волосы.
— А ты хотел бы стареть? — волшебница небрежно облокотилась на ограждение и посмотрела в глаза воину.
— Я хотел бы понять, что происходит. Точнее, что произошло тогда, во время нашей последней встречи.
— Ты коснулся мертвой воды в Каменной Пасти. Единственный из людей, не обладающих магическим даром.
— Но ведь я… жив?
— Тот, кто проходит Каменную Пасть и остается в живых, может обрести бессмертие, — спокойно ответила колдунья. — Ты не волшебник, поэтому вряд ли будешь жить вечно, но постареешь не скоро…
— Сколько же тебе лет, Кештиора Арнамагелльская?
— Четыреста двадцать.
— И все маги, прошедшие Посвящение, бессмертны?
— Правильнее сказать: не подвержены старости. Волшебники часто гибнут, Конан. Когда от рук врагов, когда по собственной неосторожности. А тот, кто не погибает…
Кештиора вдруг зябко обхватила себя руками за плечи и отвела взгляд.
— Пасть приходит за нами, Конан. Приходит сама, когда наступает срок. Усиливая свой дар, избавляясь от старости и болезней, мы словно берем у нее жизнь взаймы. И рано или поздно наступает время возвращать долг. Когда через тысячу лет, а когда через десять тысяч. Наступает. Для каждого.
— И… ты?
Кештиора молча спрятала лицо у него на груди.
* * *— А ты молодец, Иргиль, — Конан убрал меч в ножны. — Ловок, быстр. Не боишься. Оружие чувствуешь.
Обнаженный торс воина блестел от пота. Конан неспешно прошел к колодцу, вытащил ведро воды и с наслаждением вылил на себя.
Иргиль молча наблюдал за ним.
— Из тебя вышел бы хороший воин. И я охотно взялся бы учить тебя, — сказал киммериец.
— Это она тебя попросила? — спросил мальчик, глядя на него в упор. — Она, Кештиора? Но ведь она-то сама стала волшебницей. Не испугалась, рискнула. Потому что знала, чего хочет, и добивалась этого.