Разумеется, это не мешало Коналлу сразу же начинать на него орать, как только Отряд Юнцов выказывал склонность к тому, что он называл бабскими штучками. Например, юноши возвращались после игры в херлинг, не покрытые кровью с головы до ног, или иногда просили есть, или высказывали желание поспать. Фергус любил этих ребят больше собственной жизни и рьяно защищал их от нападок Коналла к вящей радости последнего, проводившего большую часть времени, придумывая для юных игроков все новые оскорбления, чтобы довести Фергуса до белого каления. Нас всех это немало развлекало.
6
Последующие события кажутся мне какими-то далекими, как будто это происходило с кем-то другим. Позже мне не раз это рассказывали со всеми подробностями.
Мы лежали на солнце, наслаждаясь жарой, слушая добродушное подшучивание зрителей и выкрикивая игрокам советы и комментарии. Время от времени разгорались споры, но для настоящей драки было слишком жарко. Рядом со мной сидели Найзи, Ардан и Эйнли, трое сыновей Осны, в свое время считавшегося великим воином, во всяком случае по его собственному утверждению. Они нашли меня в день моего прибытия и с тех пор взяли себе за правило повсюду следовать за мной, по крайней мере когда Оуэн не занимался моим обучением. Коналл сидел немного в стороне, в центре шумной группы мужчин, играющих в кости. До моего появления ольстерцы костей никогда не видели. Я выстругал одну в качестве образца, отдал ее плотнику, и вскоре обитатели Имейн Мачи по всему городу собирались шумными группами и играли на все, что имело хоть какую-нибудь ценность. Такое идиллическое состояние продолжалось около недели, а потом интерес к игре немного поутих. Впрочем, у Коналла страсть к бросанию костей все еще не пропала, и ему, как правило, удавалось найти себе партнера. Собственно говоря, обычно им был я, хотя именно в то утро у меня так болела голова, что я не мог позволить на себя орать.
Я лежал на берегу под молодым деревцем в компании сыновей Осны, невнимательно наблюдал за игрой, давая возможность рассеяться остаткам головной боли, и одновременно раздумывал, не слишком ли рано для того, чтобы чего-нибудь выпить, как вдруг заметил в отдалении какое-то движение. Я поднес ладонь ко лбу, заслоняя глаза от яркого солнца. По дороге, ведущей к площадке для херлинга, шел какой-то мальчик. Дорога огибала холм, на котором мы сидели, с правой стороны, а потом уходила в сторону Имейн Мачи. Мальчик подбил мяч вверх своей палкой, пробежал несколько шагов, чтобы поймать его прежде, чем он упадет на землю, потом снова подбил его вверх. Он был слишком далеко, и я не был уверен, но мне показалось, что он отбивает мяч невероятно далеко. Я решил, что на моем зрении сказываются последствия прошлой ночи. Я моргнул, и в это мгновение через яркий диск солнца как будто мелькнула чья-то тень. Ослепленный сиянием, я отвел взгляд. Когда я снова посмотрел на дорогу, то увидел большого ворона, кружившего над самой головой мальчика. Тот, похоже, не замечал птицу, в противном случае он смог бы дотянуться до нее своей палкой. Только я об этом подумал, как ворон издал громкий резкий крик и, развернувшись, взмыл вверх.
Паренек был еще довольно мал, длинные темные прямые волосы спускались ему до плеч; он был хорошо одет, но одежда его отличалась от той, что носили в Имейне. Я толкнул Оуэна локтем и показал на мальчика. Оуэн от неожиданности вздрогнул, а потом посмотрел в том направлении, куда я указывал.
— Он не здешний, — заметил я.
Оуэн посмотрел на меня, словно раздумывая.
— Но, похоже, все же ольстерец, если учитывать, откуда он идет, — добавил я.
У меня создалось впечатление, что мальчик нас не видел и что он проделал долгий путь, глядя себе под ноги и используя ритм бросок — удар — пробежка, чтобы скрасить монотонность дороги. Он ни разу не взглянул на замок, ни разу не сбился со своего ритма, пока мяч не упал на расстоянии броска копья от того места, где мы сидели. Мальчик подхватил мяч и снова подбросил его в воздух, отвел назад клюшку, чтобы нанести удар, и в этот миг увидел Имейн Мачу, игру и всех нас.