— Стой! Джонатан, вспомни, кем ты был! Вспомни своих детей!
Четыре выстрела слились в единый раскатистый грохот. Артур опустошил магазин, целясь в силуэт друга. Крамер дёрнулся, кровь брызнула из плеча, окрасив рубашку алым. Но он не упал. Даже не пошатнулся. Вместо этого повернул голову под невозможным углом, улыбнулся слишком широкой улыбкой.
— О, я помню их, Арти. Помню каждую секунду их агонии. И знаешь что? Они научили меня главному. Любовь — это иллюзия. Боль — вот единственная реальность. А огонь… огонь — это истина.
В его руке блеснула зажигалка.
— Прощай, старый друг. Спасибо, что согласился стать частью моего последнего шедевра. Opus Magnum. Великое Делание. Трансформация материи в нечто высшее.
Щелчок. Крошечная искра в океане пламени.
И мир взорвался.
Артур не помнил, как преодолел те двадцать метров, отделявшие его от Сары. Всё произошло между ударами сердца, между вдохом и выдохом. Инстинкт, отточенный годами службы, древний императив защитника вёл его сквозь стену огня. Он не думал о последствиях, о собственной жизни, о том, что дома его ждут жена и сын. В тот момент существовали только он, девушка и необходимость защитить невинную жизнь.
Он накрыл Сару своим телом в момент, когда огненная волна накрыла их обоих.
Боль пришла не сразу. Сначала был только жар — невыносимый, всепоглощающий, абсолютный. Жар, который проникал сквозь одежду, сквозь кожу, сквозь плоть, добираясь до самых костей. Потом пришёл запах — горящая ткань, плавящаяся кожа, обугливающаяся плоть. Его собственная плоть. И только потом, словно мозг сопротивлялся до последнего, пришла боль.
Боль была за пределами человеческого понимания. Каждый нерв кричал, каждая клетка умирала в агонии. Кожа пузырилась и лопалась, обнажая мышцы, которые тут же начинали обугливаться. Он чувствовал, как плавятся волосы, как трескается череп от жара, как кипит жидкость в глазах.
Но он держался. Прижимал девушку к бетонному полу, закрывал её своим умирающим телом, пока огонь пожирал его спину, руки, ноги. Пока кожа отделялась пластами, пока мышцы превращались в угли, пока кости чернели и трескались.
«Ещё немного», — умолял он неизвестно кого. Бога, в которого не верил? Судьбу, которую презирал? Или ту тьму за гранью реальности, которая шептала в его умирающем мозгу? — «Ещё чуть-чуть. Дай мне спасти её. Дай мне сделать хоть что-то правильно в этой проклятой жизни».
Сквозь пелену боли он услышал вой сирен. Почувствовал, как содрогается пол под тяжёлыми шагами пожарных в защитных костюмах. Услышал крики, команды, шипение пожарных шлангов. Вода обрушилась на них ледяным потоком, превращаясь в пар при соприкосновении с раскалённой плотью.
Когда его оторвали от Сары, Артур Блэквуд уже не чувствовал боли. Нервные окончания сгорели, оставив милосердное онемение. Сквозь помутнённое сознание он видел лица пожарных — профессионалы, видевшие всякое, они не могли скрыть ужас в глазах. Он понимал почему. То, что от него осталось, не должно было быть живым.
Санитары работали быстро, механически, стараясь не смотреть на то, что укладывали на носилки. Сара была жива — обожжённая, травмированная, но живая. Артур видел, как её увозят, слышал её крики, когда она приходила в сознание. Хороший знак. Живые кричат.
Сквозь мутную пелену шока он увидел Крамера — обугленный труп в центре своего последнего «произведения искусства». Огонь превратил его в гротескную скульптуру, застывшую в позе дирижёра, управляющего невидимым оркестром. Но даже в смерти в его позе читалось торжество. Словно он добился чего-то большего, чем просто убийство.
Последнее, что запомнил Блэквуд перед тем, как потерять сознание — отражение в осколке разбитого стекла. Существо из кошмаров смотрело на него оттуда. Обугленное, изуродованное, едва живое. Скелет, обтянутый почерневшей кожей, с пустыми глазницами и оскалом обожжённых зубов.
Это я, — пришло запоздалое осознание. — Это теперь я.
И в тот момент, на границе между жизнью и смертью, между светом угасающего сознания и тьмой забвения, он услышал шёпот. Не извне — изнутри. Из самой глубины его существа, из того места, где душа соприкасается с чем-то большим, чем индивидуальное «я».
«Не все двери закрыты огнём, Артур Джеймс Блэквуд. Некоторые только открываются. Ты прошёл через врата трансформации. Старая плоть сгорела, но истинная сущность пробуждается. Кровь помнит. Кровь всегда помнит».
Мир погрузился во тьму. Но это была не тьма смерти. Это была тьма чрева, тьма кокона, тьма трансформации.