— С человеческой точки зрения, это не кощунство — оберегать свой разум, свою психику, обговаривая нечеловеческое. Ты заметил, что ты и вправду в первую очередь вспомнил великих русичей? Поразительно… Виденное в воображении они выражали лексикой конкретного значения. Я однажды думал, почему русского поэта всегда тянуло на точность описаний, в то время как европейца — на обобщение. Пришёл к выводу, что всё дело в масштабах земли. Русскому "есть разгуляться где на воле", поэтому он любовно ловит детальку: "Ель рукавом мне тропинку завесила". Помнишь, у Фета? Но за этой деталькой чувствуется громадное пространство. Возможно, я преувеличиваю. Возможно, у меня пристрастное восприятие мировой лирики. Ведь и у наших поэтов есть обобщения: "И смерть, и ад со всех сторон".
— Вадим, ты заболтался. Если тебе необходимо во что бы то ни стало выразить, как ты говоришь, видимое, вырази — и идём дальше. Время, Вадим!
— Кой чёрт… Пусть болтает, — не оборачиваясь, процедил Чёрный Кир.
— Мне необходимо другое. Но картинку я обозначу. Взгляни внимательнее, Славка. Кто, кроме немцев, мог сказать: "Ты помнишь безжалостный Дантов ад, звенящие гневом терцины!.." Ад, подписанный терцинами… Не один я ищу подписи.
— Кто это?
— Генрих Гейне. "Германия. Зимняя сказка".
— Девятнадцатый век мы ещё не проходили.
— Ты как Митька. Проходили, не проходили. Я читал книгу о разведчиках Великой Отечественной, там была цитата, пришлось прочитать поэму.
— Ради цитаты мы здесь остановились? Ради твоей таблички к жертвам Шептуна?
— Нет. Мы остановились обсудить мою любовь к словам, к лексике, исконно русской и заимствованной. Что ты думаешь о слове "тривиальный", Славка?
— Я много чего думаю и о слове, и о тебе.
— Много чего думать — нехорошо, — наставительно сказал Вадим. — Иногда полезно думать исключительно что-то одно. А ты поиграй в ассоциации. С чем у тебя ассоциируется слово "тривиальный"?
— Вадим, у тебя мозги поехали? Чего ты тянешь?
Андрей обернулся давно, слушал в недоумении; брови морщил, словно старался разгадать загадку. Чёрный Кир не оборачивался. Он словно обрадовался передышке и навалился на руль мотоцикла — грудой тёмного тряпья, под которым даже трудно представить человеческую фигуру.
Вадим чуть встряхнул девушку, которая съёжилась в клубочек, пригревшись, — не совсем удобно так её держать, и, медленно выговаривая слова, сказал:
— Баю-баюшки-баю… Спи, Виктория, в раю. Не то вдруг Шептун придёт, твои сны все украдёт… У меня слово "тривиальный" соотносится со словом "ловушка". Тривиальная ловушка. Звучит, а? Кирилл!
— Что?
— Ты обещал привести нас к Вратам Шептуна!
— Ну.
— И ты привёл нас.
— Что тебе не так? Я выполнил обещание.
— Будь конкретнее, Кирилл. Ты его перевыполнил, не так ли?
— Я не понимаю, — надменно сказал Всеслав, но даже Митька вскинулся — услышал в его голосе тревогу. — Что за игру ведёшь, Вадим? То подбираешь подписи, то забавляешься со словом. Скажи ясно, что за тривиальную ловушку ты увидел и в чём?
— А по-моему, яснее некуда. Кирилл обещал привести нас к Вратам.
— Ты повторяешься, Вадим.
— К Вратам, которые строит Шептун…
На тихий голос Дениса, почти шёпот, Чёрный Кир повернулся.
Денис успел пробежать пару шагов вперёд Вадима. Блеснула холодная линия меча, который он отстегнул от пояса.
Короткий шипящий свист, глухой стук — Денис выронил оружие, взмахнул руками и упал плашмя. В спине покачивался меч, брошенный сзади.
Вадим оглянулся. Несколько вампиров стояли, другие шли в стороны, неторопливо окружая.
— Ты… предатель! — не веря, выкрикнул Всеслав Чёрному Киру. — Мы же договорились!
— Я сдержал слово, — вызывающе ответил Чёрный Кир. — Мы договаривались, и я привёл вас к Вратам. Больше мы ни о чём не договаривались. Я обещал привести вас…
Он вдруг сообразил, что повторяет Вадимовы слова, и замолк.
Нервно, и даже суматошно, Всеслав сунул руку в сумку со снадобьями.
Бросать меч никто не стал. Один из боевиков бесшумно подошёл сзади и ударил ножом. Тягучие мгновения Всеслав обиженно всматривался в небо. И рухнул.
Вадим взглянул на Андрея. Тот дёрнул уголком губ и опустил глаза.
— Мальчишку не трогать!
Митька окаменел рядом с Вадимом, вцепившись в его уцелевший левый рукав. Жест странно знакомый, и Вадиму обязательно захотелось вспомнить, кто же ещё хватался так за него, ища защиты. Старушка-чтица. Конечно. Она то и дело дёргала его за рубаху.