Итак, вы и в самом деле не знаете, как и когда вы — этот самый Кейрон из Авонара, Изгнанник, — впервые встретились с Дассином?
Нет.
Возможно, Дассин смог пересечь Мост, чтобы разыскать вас? Поразительно, что вы этого не знаете. Возможно, настоящий Д'Натель был убит четыре месяца назад, а Дассин подменил его разум самозванцем… Нет, я бы заметила. Вероятно, вы все же Д'Натель, но совершенно безумный.
— Пламя хаоса! — вслух выругалась она, пинком отшвырнула корзинку ветвей чиллии и села, уставившись сверху вниз на меня и рассыпавшиеся неопрятной кучей сухую кору, листья и прутья. — Это невыносимо! А все этот монстр с его «сведениями, не подлежащими разглашению»!
Пока я сидел, словно пьяный, оцепеневший, на грани безумия, она размахивала руками и вопила на меня, словно я был еще и кем-то третьим, кто мог бы понять ее гнев.
— Он думает, он может оттереть меня от этой заварушки с ребенком, и каждый раз, когда я, казалось бы, опережаю его, он смеется надо мной. Мне посчастливилось узнать о его встрече с Дассином, но я пришла слишком поздно, чтобы услышать хоть что-нибудь стоящее. А теперь, когда мне представилась возможность играть с ним на равных, я обнаруживаю, что моя добыча — безумец, который считает себя двумя людьми сразу и не может ничего мне сказать о мальчике и о том, кого называют Дарзидом, и зачем эти двое так торопятся в Зев'На. И единственный способ выяснить правду — это попросить помощи у того, кого я ненавижу! Проклятье!
Ее гнев утих до неразборчивого бормотания, она снова рухнула в кресло, выудив из стоящей на столе чаши с камнями для призыва маленький окатыш синего цвета. Глаза ее сверкнули, Мадьялар пробормотала слово, сжала пальцы и бросила камень в огонь, где он раскололся, рассыпался прахом и исчез. Тогда она швырнула чашу через всю комнату, раздался грохот бьющегося стекла, и камешки россыпью раскатились по плитам пола. Последнее отнюдь не являлось частью чар призывания. Постукивая пальцами по столу, она смотрела на меня через редеющую дымку, словно это я устроил весь этот бардак. Потом Мадьялар швырнула в огонь еще одну горсть серого порошка и помахала рукой, направляя дым в мою сторону.
— Небольшая задержка, — кисло процедила она, — будьте уверены, он скоро объявится.
Очень медленно мое затуманенное сознание воспринимало сложные повороты ее монолога. Но все же справилось, так что к тому времени, как появился ее ухмыляющийся коллега-соперник, я уже понял, что это Экзегет.
Найдется ли в мире еще один такой глупец? Если б я мог что-то чувствовать, я бы ужаснулся. Открыть свой разум Экзегету… Три суровых года в детстве я противостоял ему, а теперь, всего лишь за час, отдал ему власть над собой, которой он всегда так жаждал.
— Затруднение, говорите? Единственный Наставник, отважившийся провести испытание Наследника, — ничего другого я и не ожидал.
Злорадство — не будет преувеличением так описать его поведение.
Мадьялар шипела как кошка, но моя загадка самым очевидным образом вынуждала ее сотрудничать с Экзегетом.
— Я еще не встречала того, кто мог бы лгать под воздействием манглита, но его ответы совершенно невероятны.
— Что такого невероятного он сообщил?
— Что он — это два человека сразу: Д'Натель и Изгнанник!
— Длань Вазрина… — тихо протянул Экзегет.
Никогда, насколько мне известно, он не терял самообладания настолько, чтобы божиться, пусть даже в столь мягкой форме.
Итак, все началось сначала. Экзегет оказался несоизмеримо более проницательным и дотошным дознавателем и, побывав моим Наставником, знал, как проникнуть в самую глубь и затронуть самые личные уголки сознания… но лишь Д'Нателя. Кейрона он не знал вовсе.
К тому времени, как он закончил, я наполовину потерял способность воспринимать действительность, улавливая лишь жалкие обрывки их рассуждений. У Мадьялар и Экзегета была некая договоренность с лордами Зев'На. Мальчик каким-то образом нарушил равновесие. Что-то из того, что я рассказал Экзегету, прояснило для него, почему этот ребенок так важен. Мадьялар жаждала выяснить, в чем же дело, и я сам тоже, но сон одолел меня прежде, чем я это услышал.
Какой бы ни была причина — возможно, в обмен на знание об этом его открытии, — но Мадьялар отдала меня на попечение Экзегету. Я боролся с отупением и тошнотой, вызванными манглитом, дымом и желчью самообвинения, пока меня то ли несли, то ли волокли по переходам и по холодному свежему воздуху. Наконец меня свалили на слишком для меня короткий тюфяк. Один лишь затуманенный взгляд подсказал мне, что я лежу в той же самой комнате, где спал все три самых проклятых года моего мрачного детства. Жилище Экзегета в Доме Наставников дар'нети. Когда же я уже проваливался в беспамятство, тихий недобрый голос прозвучал в моей голове.
Хорошего сна, государь мой принц. Он вам необходим.
ГЛАВА 25
Постель была словно каменная, а я лежал, запутавшись в удушливом узле из одежды и одеял, хотя совершенно не собирался шевелиться. Если б я лежал очень спокойно, эти легкие уколы надвигающегося бодрствования снова утонули бы в забытье, и я смог бы проспать целый день. В голове вспыхнуло тревожное понимание, что скоро Дассин начнет трясти меня за плечо, но даже после того, как я отогнал от себя эту мысль, его имя, произнесенное шепотом в моей голове, выдернуло меня из обители снов в царство яви. Дассин уже неделю как мертв. Но в комнате со мной находился кто-то еще. Я чувствовал его дыхание, его пульс, его слабое тепло и колебания воздуха, говорившие мне о его присутствии.
— Давай, давай, Д'Натель, ты слишком большой, чтобы прятаться от меня и дальше. У тебя это никогда толком не получалось.
Был ли мое забытье следствием его чар?
— Скорее, это последствия сеннетара. Вы можете двигаться и говорить, если пожелаете. Тем не менее, простите мне, если я продолжу слегка присматривать за вашими мыслями. Вашим первым побуждением всегда было насилие.
У него был такой вид, словно он жевал крапиву.
Я сел. Человек с пухлыми щеками и редеющими волосами сидел в маленьком, единственном в этой пустой комнате кресле. Подбородок его покоился на одной из превосходно ухоженных рук, он улыбался, но выражение его лица было столь же радостным, сколь уютной была комната.
— Кто бы мог подумать, что мы снова будем вместе? — спросил он. — Впрочем, вы вовсе не тот, кого я знал, — неисправимое маленькое чудовище, презиравшее самое блистательное наследие в истории обоих миров. Вы теперь кто-то совершенно другой.
— Этот ребенок все еще жив во мне, и я помню каждую минуту, которую он провел под вашей опекой.
— Как вы можете быть уверенным, что память, которую вернул вам Дассин, точна? Возможно, он окрасил то, что дал вам, своим видением мира и меня.
— Нет, Наставник. Я пережил каждый миг тех лет — во второй раз. Я знаю Дассина лучше, чем кого-либо другого, и он ненавидел вас едва ли вполовину так, как я.
— И все же ненависть совершенно чужда вашей нынешней натуре. Как же вам удалось свыкнуться с ней?
Я задумался, но не нашел ответа на его вопрос.
— Как я и думал. Трудную долю оставил вам Дассин. — Он быстро постукивал кончиками пальцев друг о друга. — Ну, посмотрите на это иначе: вы были ребенком и не понимали, да и по сей день не понимаете, множества вещей. Если вы хотите пережить грядущие события, вам стоит отбросить детские предубеждения. Вы должны принять мысль о том, что все — все, во что вы верите, — не бесспорно.
— И каковы эти грядущие события?
— Для начала я дам вам поесть и слегка освежиться. — Он кивнул в сторону похожего на простой ящик стола, на котором стоял поднос с едой, питьем, стопкой полотенец и зеленым фарфоровым тазиком, от которого поднимался пар. — А затем я восстановлю остаток вашей потерянной памяти. К несчастью, события не оставляют нам столько времени, сколько было у Дассина. Нам придется действовать более жестко — и вовсе не потому, что мне это доставит удовольствие.