Цена моего могущества оказалась удивительно простой. Массовая жертва. Собор мой был, наконец, достроен, и поэтому я созвал первых прихожан. Я обещал им особую церемонию, которой они никогда не забудут. Они все пришли — те, кто так долго и тяжко трудился на строительстве храма. Они пришли с семьями, с детьми. Они пели гимны и славили Господа, в которого я больше не верил. А я стоял в замаскированном пентакле и произносил слова, которым меня научили. И в единый страшный миг каждый мужчина, женщина и ребенок набросились друг на друга в безумной ярости и разорвали друг друга на кусочки. Отцы и матери убивали своих детей, а потом и друг друга. Это было изумительное зрелище, и я смеялся, смеялся, смеялся… Они, разумеется, до сих пор здесь, несчастные убийцы и их жертвы, связанные друг с другом ужасом потери и невольно совершенными страшными преступлениями. Вечные пленники заклятия, силу которому придала их смерть.
Когда безумные крики, стоны и хрипы слились в яростный вой, который стал резонировать по всему зданию, усиленный и сконцентрированный в соответствии с моим проектом, весь Собор содрогнулся. И в одно бесконечное мгновение сооружение, некогда взмывавшее к небесам, опрокинулось и устремилось в бездну. Само пространство вывернулось наизнанку. То, что должно было принадлежать Богу — радость и чудо людского мира, — было отдано в руки врага.
— Сволочь, — не выдержал Хок.
— Что?
— Что слышал. Ты думаешь, твой рассказ нас впечатлил? Напугал? В свое время мы видали существ и похуже тебя, малявка. Ты мне только аппетит испортил. Все эти люди, принесенные в жертву твоему честолюбию… по-прежнему здесь, в этом ужасном месте! Из-за того, что ты сделал. Я видел среди мертвых детей. Детей, сволочь поганая! Я этого не потерплю. Чего бы это ни стоило, я растерзаю тебя и увижу этих бедняг свободными. Слышишь, Жареный? Чего бы это ни стоило!
— И что ты сделаешь? — поинтересовался убийца. — Прикончишь меня? Я давно умер, капитан Хок. Меня приговорили судьи ада, и моя пытка хуже, чем любое наказание, которое я мог бы принять от твоей руки. Духи мертвых заключены здесь навечно по моей воле, и ни ты, ни любая другая живая душа ничего не могут с этим поделать.
Хок вскинул топор и бросился вперед. Фишер поймала его за локоть и остановила.
— Нет, Хок! Это не ответ. Такому, как он, даже секира Верховного мага нипочем. Придется подождать более удачного случая.
— Она права, — поддержал Изабель Ламент. — Сдержи свой гнев, капитан. Он пытается спровоцировать нас. Продолжай рассказ, убийца.
— Все пошло не так, — сказал Жареный. — Громадный объем магической энергии, полученный в результате столь чудовищной кровавой жертвы, должен был сделать меня властелином мира. Я замыслил такие чудеса, такие ужасы! Я мог бы стать прародителем новой чудовищной эры. Но я был в безопасности от воздействия моего заклятия, только оставаясь внутри пентаграммы. Когда Собор вывернуло, со мной произошло то же самое, и я очутился снаружи пентакля. Глупейшая ошибка! Меня растерзали жертвы моих же собственных чар. Я умер и обрек себя на адские муки — и все зря! По глупости. Князь демонов мог бы предупредить меня, но, разумеется, не сделал этого. Наверняка он не один год смеялся при мысли о том, что я горю в преисподней по его милости.
— Что такое ад? — спросила Фишер.
— Вечное и непрестанное сознание собственной вины, — ответил Жареный. — Мне не позволено сказать вам больше. Разве что… Даже после всего, что со мной было сделано, несмотря на всю мою бесконечную пытку, я все-таки не раскаиваюсь. Я по-прежнему горжусь тем, что сделал. Я почти достиг всемогущества! И я не теряю надежды. Потому-то вы четверо и оказались сейчас здесь. Вы являетесь частью плана, которого не понимаете, плана, сложившегося в необъятных умах существ, которые старше самого человечества. Сбросить тесные оковы порядка, переделать реальность и вызвать ад на земле.