Такой провал стал возможен благодаря страшному совпадению: с двух противоположных сторон вышли на дежурство пять продавшихся Скверне и пять поражённых проклятьем Витера эльфов. Совместное нападение не планировалось, но раз так совпало, два, в общем-то, враждующих лагеря решили сначала разобраться с эльфами, а потом между собой.
И вот, когда почти во всех домах погасли лучины и магические светильники, предавшие своих эльфы спустились к воротам и открыли их. На ворота отправилось по два человека, оставшиеся шесть в кратчайшие сроки избавились от стражников на двух других участках стены. Там дежурили совсем молодые парни, только закончившие курсы ускоренной подготовки, и они даже не успели поднять тревогу.
Под покровом ночи в лагерь хлынули сотни чудовищ, начав методично вырезать всё и вся, проламывая стены домов, закидывая ветками и камнями убегающих детей, плюя смертоносным ядом в лица рабочих. Они не щадили никого, стараясь убить максимальное количество эльфов, пока они не проснутся и не поднимут тревогу. Столько крови это место не видело давно, примерно с последней Кровавой Ночи.
Стоит отдать остроухим должное: они быстро поняли, в чём дело, и сумели даже организовать кое-какую оборону. Большую часть рядовых воинов к этому моменту, правда, уже убили, но оставались чуть более продвинутые бойцы и их капитаны. Жрица, выбежав из дома, наложила на лагерь заклинание, ослабившее заполонивших его монстров и озарившее все тропинки светом, чтобы ни один эльф не убился в темноте. Личная гвардия споро собрала вокруг своих домов примерно шесть сотен воинов, согнав внутрь круга, ближе к дому Жрицы, всех выживших рабочих.
Потом дело пошло легче. Море монстров, впервые за всю свою историю работающих слаженно, волнами хлестало по обороняющимся, но они, хоть и бледнели при мысли, скольких уже потеряли, стойко выносили атаки. Каждая волна Осквернённых, отступая, лишалась десятков своих сородичей, которых им приходилось оттаскивать назад, взамен унося жизнь одного длинноухого, и то не всегда. За спинами своих собратьев ходила Жрица, не только залечивая раны исцеляющими молитвами, но и убивая проходящими сквозь тела пучками света десятки нападающих.
Остроухие встречали каждую новую волну выставленными перед собой мечами и копьями, безжалостно кромсали тех, кто подходил ближе. Обычные воины и их командиры стояли плечом к плечу, прикрывая друг друга от случайных атак. Каждый был готов рискнуть жизнью за стоящих рядом с ним бойцов.
Лес решил помочь своим квартирантам и наслал на чудовищ несколько медведей. Обладающие неплохим чутьём твари сумели почувствовать их приближение и даже предупредить об этом остальных, но всё равно в первые минуты сражения животные смогли раздавить, порвать и прочими способами умертвить почти сотню Изменённых и Осквернённых.
Но этого было недостаточно. Объединившихся монстров было почти в два раза больше, чем эльфов. Спаси они своё ополчение, бесславно убитое под стенами, и у них было бы больше шансов. Сейчас же их моно было просто задавить числом. С каждой новой смертью эльфы уплотняли свои ряды, понемногу отходя назад, и это не могло не сказаться на их эффективности, но грозило скорой давкой. Новый труп не приносил Осквернённым ничего, кроме бесконечной злобы, и они кидались на своих бывших товарищей вновь и вновь, желая отомстить за своих собратьев.
Вскоре земля под ногами сражающихся начала чавкать от пролившейся на неё крови. Крови остроухих вперемешку с выделениями Осквернённых и Изменённых, если точнее. Когда ярость битвы начала угасать в сердцах бойцов и битва начала становиться чем-то рутинным из-за неизменной тактики набегов у монстров, они вдруг расступились. Чудовища выстроились в круг на центральной площади лагеря, расположенной напротив выхода из дома Жрицы и окружающих его домов личной гвардии. Вскоре туда приземлилось, громко хлопая крыльями, нечто.
Гигантская то ли птица, то ли летучая мышь была вся покрыта струпьями и гниющими наростами. Скверна сочилась из многочисленных ран, покрывающих мохнатое тело летающего существа. Небольшая по сравнению с остальным телом голова смотрела на окружающий мир двумя большими алыми глазами. Два больших ребристых уха, развёрнутые в разные стороны, стояли торчком. Тварь встала на дыбы, что казалось невозможным из-за её четырёх крайне тонких птичьих лап, и взревела, вывалив длинный язык из пасти, разверзшейся в середине её шеи. Сражение стихло, все его участники тут же повернули головы в сторону непонятной твари. Некоторых, отличающихся особой впечатлительностью, пробрало, и они сделали несколько шагов назад, кто-то упал, ещё кто-то взвизгнул. Одного, совсем уж впечатлительного, вырвало.