Я вдруг поняла, что не могу просчитать реакцию Ли хотя бы с приемлемой степенью вероятности. После девяти лет знакомства ниневийский регулятор оставался такой же загадкой, как в первый день. Даже его младший брат, мой воспитанник и соратник Джошуа не помог мне выковать ключ к этой тайне.
— Майа? — Джошуа стоял в двери, надёжный, верный, как всегда. — Комната готова. Я проводил этого практиканта вон.
Я рассеянно кивнула.
— Я пойду в рубку, хорошо?
— Иди, конечно, — ответила я.
Когда он ушёл, я поднялась и подошла к двери. На косяке были горизонтальные штрихи, сделанные карандашом. Я регулярно отмечала рост Джошуа с тех пор, как Ли мне его подарил. Первый штрих, самый низкий — три года назад.
— …Ли, так это твой сын?!
Мальчику было не больше десяти лет, лицо Ли Дэйнса скрывала глухая маска, но ни маска, ни годы не могли полностью скрасть их схожесть. Она была в каждом движении, осанке, слове, в каждом повороте головы.
— Брат. Он мой близнец. Мы с ним клоны одного и того же человека.
— Как тебя зовут? — спросила я, глядя в голубые детские глаза, обмирая.
— Джошуа, мэм, — сказал мальчик.
— Майа, — поправила я. — Просто Майа.
— Майа, — послушно повторил он. Я ободряюще улыбнулась. Он с любопытством уставился на мои губы. Что бы это означало? — вопрос читался на его лице, открытом, искреннем, как весна. Неужто Ли Дэйнс в детстве тоже был так ясен?
— Он ещё не умеет улыбаться, Майа. Надеюсь, ты его научишь. Ему только семь лет, и он был в нехороших мирах.
Я так и не спросила, почему Джошуа не нашлось места в Ниневе. Не нашлось там — значит, найдётся здесь.
Второй штрих — с тех пор прошло два с половиной года. Мы с Джошуа на прогулке: свинцовое небо, красный песок, из-за Замка высовывает щупальца восточная пустыня. Из окон Западной башни тысячекостов остов похож на скелет начатой и заброшенной стройки, далёкий и ненастоящий. Вблизи он поражает разум. Огромные, полые, тонкие кости врезаются в воздух, сухие от ветра, белые от столетий. Покоящийся на земле хребет покрылся слоем песка. Летом песок аккуратно сметут чиновники из Хэйо.
Джошуа уже знает историю битвы с драконом, но я всё-таки рассказываю её ещё раз, чтобы он отметил мои невольные подвижки и акценты и понял, что в ней важно и значимо для меня. Я хочу познакомиться с этим существом, хочу узнать его и хочу, чтобы он так же хорошо знал меня. Я описываю начало войны: капитан Холли Хэйо стоит на башне Сот и смотрит на армию Ниневе. Каменный город протянул руку, чтобы разрушить и поглотить западного собрата. Капитан видит во главе вражеского авангарда Ти Дэйнса, своего страшного противника в кованых чёрных латах, на вороном коне, со знаменем и орлом, знаком рода. Герой встречается с чудовищем.
— Нет, — говорит Джошуа. — Это неправильно. Герой в этой истории не Холли, а Ти Дэйнс. Ведь это он потом убил чудовище — вот этого дракона.
Я останавливаюсь, поражённая этой банальной и совершенно новой для меня мыслью. Мальчик с любопытством щёлкает пальцем по звонким громадным костям. Мёртвый ящер отзывается, словно невиданный инструмент, тоскливым, тихим, уместным в этой пустыне звуком.
— А разве Холли не герой? Он победил Ти в поединке, помнишь?
— Нет, Холли просто человек. Правильный человек.
— Но он сильнее, чем твой герой, Ти Дэйнс. Холли его победил. Ти прикончил дракона уже потом. Значит, Холли мог бы сделать то же самое.
— Но не сделал. Он был как бы на стороне дракона. Хэйанцы натравили эту тварь на осаждающих. Это как раз понятно, их дело было правое, и Холли молодец. Просто не он здесь Герой. Не он сразил тысячекоста, и всё. Это не в обиду кому-нибудь, просто история вышла такая.
Я долго обдумываю слова Джошуа. Он совсем ещё мальчик, но уже начал меня учить. Я начала у него учиться. Может в действительности быть так, что Герой — это отнюдь не самый правый, не самый хороший, правильный человек? Может ли кто-то быть страшен, жесток и в самом главном неправ — и всё-таки быть Героем? По-настоящему правым в каком-то совсем ином смысле? И в чём тогда заключается пресловутое самое главное? Есть ли оно вообще?