Из этой ситуации существовало лишь два возможных выхода. Один состоял в том, чтобы спустить курок. Они предпочли опасность и любовь с первого взгляда.
Родители Фио были бесподобны. Ее мать носила короткую стрижку, у нее был маленький шрам под правым глазом, а руки пахли апельсинами. Отец обладал рыжей шевелюрой и удивительным голосом, которым рассказывал всякие истории.
Первую половину своего детства Фио провела с родителями, и это сказочное время сверкало волшебными звездочками, подобными тем, что украшают рождественскую елку, разве что тогда этими звездочками было усеяно все вокруг. Их дружное семейство так или иначе постоянно преследовала полиция, а они ходили в кино. Они меняли внешность, играли в прятки и устраивали пикники, поскольку малышка Фио все это обожала.
В ее детском восприятии такая жизнь представлялась приключением — как в книжках, где все страницы пронумерованы, прошиты и переплетены, все всегда кончается хорошо и все чудовища побеждены. Книга жизни Фио не пережила ареста родителей, и начиная с этого момента уже ничто и никогда больше не было похоже на сказку.
Директриса школы была недоброй женщиной, но полицию вызвала из гуманизма. С самого начала занятий эта маленькая девочка с огненными волосами казалась ей подозрительной, и она все время ждала, что ее опасения подтвердятся. Разглядывая рисунки, на которых Фио изобразила своих родителей, директриса сопоставила их с фотороботами, опубликованными в газетах. Она явилась в комиссариат полиции с рисунками, нарисованными фломастерами. Комиссар констатировал у Фио большой талант к рисованию и потому решил арестовать ее родителей. Когда, полицейские набросились на Генри и Адель, директриса сказала себе, что была права, заподозрив что-то порочное в этой девочке с рыжей головкой. Яблоко от яблони недалеко падает, твердила эта дама, а такие яблоки на рынке никому не нужны.
Тюрьмы напоминали те школы, где когда-то учились родители Фио: одни предназначались для девочек, а другие для мальчиков; тюрем для влюбленных не существовало. Ее папа сидел в Аннеси, а мама во Флери-Мерожи. Судья приговорил Адель и Генри к разлуке: оторванные друг от друга и к тому же лишенные обожаемой дочки, они были обречены. После того как родителей вывели из зала суда, судья велел Фио следовать за ним. Хотя глаза ее застили слезы, она встала, не пошатнувшись. Судейский стол был огромным, и Фио изо всех сил держалась за бретельки комбинезона, чтобы не дрожать. Судья склонил к девочке свое лицо, преисполненное ангельским терпением и сознанием собственного величия. И сказал самым что ни на есть ласковым и умильным голосом: «Ты больше никогда не увидишь своих родителей. Никогда», — и протянул ей конфетку. Фио молча отказалась, устремив на него взгляд, полный неистового желания обрушить на его голову самую сокрушительную часть Вселенной.
И начались для Фио и ее бабушки бесконечные путешествия между двумя тюрьмами в стремлении сохранить связность сторон новой геометрической конфигурации их семьи. После встречи с папой в комнате для свиданий Фио неслась к маме, преодолевая сотни километров, стараясь не дышать, не говорить, не открывать глаз, не мыться, чтобы мама смогла почувствовать присутствие своего мужчины в глазах дочери, а его дыхание на ее руках.
Двадцать третий день июня месяца одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года от Рождества Христова войдет в историю как день свадьбы ее родителей; более ничего существенного в этот день на Земле не произошло, что бы там ни писали газеты. Типиаманн был тюремным священником, он говорил со страждущими, рассказывая сказки о кудеснике, способном преумножить хлеб или излечить слепца. Он развлекал их, описывая загробный мир, где все так красиво и украшено разноцветными гирляндами. Да, заключенные охотно его слушали, и многие из них, чтобы не обижать священника, даже верили в его истории. В свою очередь Типи тоже верил в эти сказки, хотя бы из уважения к своим слушателям. Он знал, что не обладает особым красноречием да и с воображением у него плоховато, но чувствовал, что нужен этим несчастным; а главное, он любил их, поскольку, стоило ему только заговорить с человеком, как он без памяти в него влюблялся.