— Здравствуй, Семен Иванович, — протягивая руку, спокойным, будничным голосом сказал полковник Миронов. — Есть сведения, что в Синегорск заезжал иностранный автотурист, который продолжительное время находился в одной из квартир дома № 24 по улице Чернышевского. Немедленно займитесь проверкой этого факта. О результатах докладывайте каждый день.
«Бывает же совпадение, — подумал Зацепин. — В восьмой квартире этого дома жил покойный Сорокин».
Неожиданное сообщение все изменило. Шагая в сторону Чернышевской, майор обдумывал новую версию, мысленно пытаясь связать смерть капитана с подозрительным визитом иностранного автотуриста...
По согласованию с военным прокурором и начальником городского отдела милиции было решено негласно провести эксгумацию трупа Сорокина, чтобы установить истинную причину смерти капитана.
Не без волнения все ожидали результатов судебно-медицинской экспертизы. Наконец, когда «эскулапы» пришли к единодушному мнению, что кончина Сорокина наступила не от сердечной недостаточности, — как было указано в справке о его смерти, а от асфиксии, версия Зацепина обрела силу. Экспертиза подтвердила также, что покойник умер в опьяненном состоянии.
На второй день после эксгумации Зацепин пригласил на беседу врача Лидию Зинченко, подписавшую справку о смерти Сорокина. Кстати, выяснилось, что Зинченко провожала Эльвиру на аэродроме.
В назначенное время, тихо постучав в дверь, в кабинет вошла хорошо одетая молодая женщина. Майор предложил сесть, и она, оправив платье, осторожно опустилась в старое кресло. Роясь в бумагах, Зацепин молча смотрел на Зинченко. Прямой тонкий нос, высокий крутой лоб, белое чистое лицо, из-под длинных ресниц светились беспокойные карие глаза.
Он коротко объяснил причину вызова и попросил рассказать все, что сохранилось в ее памяти о том вечере, когда скончался капитан Сорокин.
— Что-нибудь случилось? — встрепенулась Лидия.
— Трудно сказать. Надо разобраться. За этим вас и пригласили.
— Было это двадцатого июня, часов в одиннадцать, — начала Лидия Петровна. — Я возвратилась с последнего сеанса кино и прилегла было на диван, намереваясь перед сном почитать. Не успела пробежать и двух страниц, как раздался телефонный звонок. К аппарату подошла соседка Фекла Сергеевна, которая позвала потом меня. Я услышала страшно взволнованный голос Эльвиры: «Лида, Лидочка! Беги скорее к нам, мужу плохо, у него что-то с сердцем...» Я ответила: «бегу!» и бросила трубку. Минут через пятнадцать-двадцать я была у Сорокиных, но помощь моя уже не понадобилась: к моему приходу Виктор скончался на руках у Эльвиры. Я сделала ему укол, но было слишком поздно. От Эльвиры я раньше слышала, что у Сорокина больное сердце, он был контужен на фронте, и это обстоятельство, видимо, способствовало развитию гипертонической болезни.
— А сам он не жаловался вам на болезнь сердца?
— Сейчас не помню, — раздумывая, ответила Зинченко. — Может быть, жаловался, а может, и нет. Но Эльвира в последнее время говорила об этом.
— А вы, как врач, никогда ранее не замечали сердечных недугов у Сорокина?
— Напротив, — оживилась Лидия Петровна, — он говорил, что здоров как бык, и водки пил не меньше других. При случае я, конечно, говорила, что при болезни сердца водка действует губительно.
— Почему вы выдали справку о смерти Сорокина, указав в ней, что он умер «в опьяненном состоянии при наступившей недостаточности сердечной деятельности», не зная в действительности ничего о состоянии его здоровья? — строго спросил Зацепин.
— Я и сейчас утверждаю, что он был пьян, — решительно произнесла врач. — От него пахло водкой.
— А на столе у Сорокиных стояла неубранная посуда и недопитая водка? — тем же тоном уточнил майор.
— Нет, этого я не помню, — подумав, ответила Лидия Петровна. — Кажется, на столе уже ничего не было. Да, точно, не было... Я поставила на стол свой чемоданчик, сделала Виктору укол и ничего не заметила.
— Значит, ухудшение состояния здоровья капитана Сорокина наступило значительно позже употребления алкоголя?
— Да, очевидно, так. Как я тогда поняла, он уже был в постели, а потом ему стало плохо. Эльвира сама мне об этом рассказывала. Помню, на тумбочке лежали какие-то лекарства, мокрое полотенце для компресса, стакан с водой. Эльвира была в отчаянии, плакала... Ну, а потом пришли соседи. Кто-то позвонил дежурному в часть... А на второй день, по просьбе Эльвиры, я написала справку о смерти капитана. Я не могла ее не написать, — оправдываясь, быстро заговорила Зинченко. — Эльвира моя подруга, сама медик... Я верила ей, фиксировала смерть Виктора и, как врач, обязана была это сделать. Может быть, я нарушила какой-то воинский устав и не имела права выдавать такую справку о военном?.. Я не знала. Но как врач-терапевт, по-моему, я имею на это право?