— Водою священной реки Наамах крещу тебя во служение.
Взяв у другой служки медовую просвиру, старец разломил ее и положил кусочек мне в рот со словами:
— Да восприимет плоть твоя сладость желания.
Я прожевала и проглотила хлеб, чувствуя на языке вкус меда. Зеленоглазая служка протянула жрецу кубок, который тот поднес к моим губам.
— Да вскипит кровь твоя от страсти.
Четвертая служка подняла флакон с маслом, и старец окунул в него кончики пальцев. Помазав елеем мой лоб, жрец Наамах посмотрел мне в глаза и ласково произнес:
— Да обрящет душа твоя вечную благодать во служении Наамах.
Я чувствовала прохладу его пальца под пленкой масла и таящуюся внутри жреца силу. Лицо Наамах, совершенное и сладострастное, расплылось перед глазами. Я зажмурилась и ощутила, как вокруг колышется воздух храма, напоенный светом, крыльями и божественной силой. Я вдруг поняла, что истории о святой, рассказываемые в каждом из Тринадцати Домов, — все они правдивы и ни одна не содержит всей правды. Наамах заключала в себе все те качества, которые превозносили при Дворе Ночи, но и гораздо большее.
— Да исполнится, — возвестил жрец, и я открыла глаза. Он и служки отошли, и старец кивнул мне. — Можешь предложить Наамах свое служение, дитя.
Алкуин придержал для меня клетку. Я осторожно открыла дверку, поймала голубку и вытащила. Белее снега, она почти ничего не весила, но я чувствовала ее теплое живое трепыхание, ее быстрое испуганное сердцебиение. Перышки на ощупь казались мягкими, и, когда птичка пошевелилась, я побоялась, что могу сломать хрупкие косточки, если сильно на нее надавлю. Повернувшись к алтарю, я снова опустилась на колени и протянула голубку к статуе.
— Благословенная Наамах, молю тебя принять меня в служение, — сказала я отчего-то шепотом и разжала руки.
Неожиданно освободившись, голубка взмыла в воздух — перышки слегка поблескивали в солнечном свете. Она уверенно взлетела под купол, описала круг и облачком поцелованных солнцем белых перьев выпорхнула из отверстия в бескрайнее небо. Жрец с улыбкой следил за ее полетом.
— Добро пожаловать, — сказал он, наклоняясь, чтобы помочь мне встать и одарить приветственным поцелуем. Он ласково смотрел на меня взглядом, исполненным спокойствия и мудрости тысяч сокровенных свиданий. — Добро пожаловать, Служительница Наамах.
Так меня и посвятили в жизнь, для которой я была рождена.
* * * * *
На следующей неделе началось обучение.
Делоне откладывал окончательную инициацию Алкуина, чтобы мы, как почти ровесники, вместе познали подлинное искусство служения Наамах. Так что наше обучение началось одновременно.
— Я договорился о Сеансе, — однажды сказал наставник, собрав нас у себя. — Не годится начинать постижение таинств Наамах без Сеанса. Эдмон Ноа, дуэйн Дома Камелии, снизошел к моей просьбе.
Это было очень похоже на Делоне: деликатно условиться о Сеансе с Домом, с которым меня ничего не связывало, дабы избежать пробуждения возможно горьких воспоминаний о детстве во Дворе Ночи. Я не стала говорить ему, что не возражала бы посмотреть Сеанс и в Доме Кактуса — не хотелось умалять проявленную учителем заботу.
При великом множестве возможных удовольствий, Сеанс для новообращенного Служителя Наамах всегда проводит традиционная пара: один мужчина и одна женщина. Тем же вечером Ги отвез нас в Дом Камелии. Я удивилась, обнаружив там еще большую щепетильность, чем у Кактуса, хотя это, пожалуй, и не странно: каноном Камелии является совершенство, и посвященные этого дома скрупулезно ему следуют.
На пороге нас встретила заместительница дуэйна, статная, высокая женщина с длинными черными волосами и кожей цвета свежей слоновой кости. Она грациозно поприветствовала нас, искусно не выдав ни зависти, ни любопытства при виде ослепительной красоты Алкуина и алого пятнышка в моем глазу.
— Не медлите, — подбодрила она. — Приняв посвящение в служение Наамах, идите же и смотрите, как творятся ее таинства.
Комната для Сеансов походила на такой же покой в Доме Кактуса: утопленная в полу сцена в форме трех четвертей круга, заваленная подушками и окруженная рядами скамей с мягкими сидениями. Сцену окаймлял многослойный газовый занавес, подсвечиваемый изнутри, а в глубине я различила бархатные гардины, скрывавшие вход.
Согласно правилу, общему для Тринадцати Домов, любой ритуальный Сеанс открыт для всех посвященных Дома, поэтому я не удивилась, когда в комнату вошли другие люди. Уединенные удовольствия — совсем другое дело, а обряды в честь Наамах доступны для всех ее служителей. Безо всякой задней мысли я по детской привычке встала на колени на подушку: покорно, со склоненной головой и молитвенно сложенными руками. Отчего-то меня это успокоило, хотя я чувствовала, как косится на меня Алкуин, пытаясь подражать.