Я дерзила, возмущенная тем, что Гиацинт пренебрег моими желаниями, и раздраженная тем, что пришлось наблюдать, как он обхаживает глупую жеманную дворяночку. Возможно, на сей раз я перегнула палку. Глаза Гиацинта зло вспыхнули.
— Ты в этом ни ухом, ни рылом, и нечего попусту болтать! Моя мать — тсыганская принцесса, и дромонд дарован мне по праву крови! Что может знать о тсыганах какой-то глупый писака?
— Например, что тсыганские принцессы не добывают пропитание стиркой! — парировала я.
Неожиданно Гиацинт рассмеялся.
— Если он такое сочинил, то врет как сивый мерин. Многие века мы выживали любыми способами. Как бы там ни было, сейчас я зарабатываю достаточно и матери больше не приходится стирать чужие вещи. — Он серьезно посмотрел на меня, пожал плечами и добавил: — Может, в твоей писульке и есть доля правды. Просто не знаю. Когда вырасту, пойду искать народ моей матери. А до тех пор буду верить ее словам. Я не смею пренебрегать ими, наглядевшись на ее дар.
— Или ты боишься Делоне, и потому пренебрегаешь мною, — проворчала я.
— Никого я не боюсь! — Выпячивая грудь, он до того походил на мальчишку, каким я его впервые встретила, что я тоже рассмеялась и мы забыли о ссоре.
— Эй, тсыган! — Гиацинта окликнул один из молодых лордов, пьяный и заносчивый. Шатаясь, подошел к нашему столу, держа руку на эфесе шпаги. Глаза жестокие, а одежда — дорогая. Небрежным жестом он швырнул на стол кошель, и набитый монетами мешочек тяжело брякнулся о доску. — Сколько возьмешь за ночь с твоей сестрицей?
Трудно сказать, что бы мы на это ответили. Я взяла за правило навещать Сени Ночи, закутавшись в длинный плащ, а в трактирах мы с Гиацинтом всегда устраивались в темных углах подальше от очага. Моего друга здесь хорошо знали и относились к нему уважительно; и кабатчики, и завсегдатаи не выказывали интереса ни к моим визитам, ни к тому, кто я такая.
Эти соображения вихрем пронеслись в голове, а следом нахлынули удовольствие и гордость за то, что взгляд этого лорда пробился сквозь тени и с вожделением пал на меня. Тут же захлестнуло волнение при одной лишь мысли, чтобы продать себя под самым носом Делоне и уйти с этим незнакомцем, чьи готовые обнажить шпагу руки и кичливое предложение обещали жестокое обращение, которого я давно жаждала.
Все это я успела передумать за один вздох, пока Гиацинт с интересом разглядывал тяжелый кошель.
И тут рядом возник слуга Делоне, Ги.
— Тебе не по карману цена ее девственности, дружище. — Его редко раздающийся голос звучал как всегда спокойно, но кончик кинжала Ги упирался в шею лорда чуть ниже подбородка, а на уровне живота блеснул второй клинок. Я даже не заметила, как Ги вошел в трактир. Лорд застыл со вздернутым подбородком и свирепым взглядом, низведенный сталью до унизительной внимательности. — Иди обратно к своим приятелям.
Бесстрастный голос и холодная сталь подействовали убедительнее, чем смогли бы крик и физическая сила. Лорд непроизвольно сглотнул; от былой заносчивости не осталось и следа. Не сказав более ни слова, он развернулся и ушел прочь. Ги так же молча убрал кинжалы в ножны.
— Мы уходим, — приказал он, накидывая на меня капюшон и закрепляя его под подбородком. Я послушно последовала за ним, лишь быстро махнув на прощание Гиацинту. Ги беспрепятственно вывел меня из переполненного трактира. Гиацинт, который с нашей самой первой встречи притерпелся к внезапным расставаниям, воспринял это спокойно.
Для меня поездка в экипаже домой выдалась долгой. Я молча куталась в плащ. Наконец Ги заговорил.
— Не всегда человеку предоставляется выбор. — В экипаже было темно, и я не видела лица Ги, а лишь слышала его ровный голос. — Мои родители отдали меня на воспитание в Кассилианское Братство еще ребенком, Федра, а Братство изгнало меня из своих рядов, когда я в четырнадцать лет нарушил обет целомудрия с дочерью фермера. Я добрался до Города и занялся всякими преступными делами. Хотя у меня неплохо получалось, я презирал себя и мечтал о смерти. Однажды, когда казалось, что ниже падать некуда, посредник от очень могущественной особы заплатил мне, заказав убить одного знатного человека, когда тот пойдет домой с приема.
— Делоне?! — потрясенно ахнула я.
Ги пропустил мой вскрик мимо ушей.
— Я напал, чтобы победить или умереть. Дворянин меня обезоружил. Я ждал смертельного удара, но противник спросил: «Друг мой, ты сражаешься, словно воспитанник Кассилианского Братства; как же так вышло, что ты промышляешь столь далеким от братского делом?» Услышав этот вопрос, я заплакал.