— Ну, любезнодак любезно… Нам-то что, жалко? Попроси ее в следующую встречу — не знаю, когда у вас назначена, — более четко сформулировать свои показания, с твоей, разумеется, помощью. Пусть выглядит и максимально конкретно и… ну, как-нибудь так, чтоб ей самой краснеть не пришлось. Ты поможешь сформулировать, я думаю. Не откажешь интересной женщине в посильной помощи?
— Не волнуйся, и в непосильной — тоже.
— Вот, за что тебя глубоко уважаю… Ладно, ты поедешь на задержание?
— Звони и спроси, куда. Я подъеду. А то действительно вокруг да около… Столько о нем наслышан, а в глаза личного врага еще не видел.
— Слышь, Филя, а может„ты не будешь участвовать, а? Лицо-то ты, выходит, заинтересованное — со всех сторон.
— Как-то интересно ты сформулировал — со всех сторон! Но я ж не собираюсь его допрашивать. Я только посмотрю. И прикину, насколько велика опасность, которая может исходить от него. Не от самого, от подельников, а их, я думаю, у него немало. Он же, по словам Татьяны, мстительный сукин сын. А если и на этот раз, с чьей-нибудь помощью, вдруг отмотается, что нужно также иметь в виду, он может натворить много беды. Жесток и беспринципен.
— Вот и скажи об этом Ивану Васильевичу. Или просто Ивану, он моложе нас с тобой. Да, кстати, чтоб ты был в курсе, его шеф, начальник отдела ОРБ, не помню его фамилию, когда-то работал вместе с Грошевым, а теперь вот сам поручил Рогожину задержать того и допросить. И вообще вести это дело. Что-то не вяжется с логикой. А тебе как?
— А это не может быть элементарной подставой? Грамотной такой подножкой? Вдруг Рогожин метит на его место, а шефу это известно?
— Кого, Рогожина подставить? — удивился такому повороту Турецкий и задумался. — А что, надо прикинуть?…
— Да ничего, по-моему, нет необычного, — Филипп пожал плечами. — Не выполнять указания сверху тот Рогожинский шеф не может, сам решил всеми силами отмотаться, а вот поручить подчиненному, который наверняка на этом деле сломает себе шею, почему же нет? Если у них имеются к тому же еще и внутренние, личные, так сказать, противоречия…
— Знаешь, что, Филя, намекни-ка об этом Ивану, пусть действует максимально аккуратно и осмотрительно, и буквально каждый свой шаг обставляет заверенными протоколами. Странная у них ситуация, ничего не понимаю, — разозлился вдруг Турецкий. — Такое ощущение, будто вернулся в начало девяностых, когда и в жизни, и в сознании, буквально во всем, ты ведь помнишь, вмиг исчезла, как испарилась, всякая нормальная логика.
— Ты хочешь сказать: то ли еще будет? — усмехнулся Филипп.
— Заметь, не я первый это сказал… А знаешь, какая проблема меня еще заботит? Я проверил, звонил на предприятие. Охранники на «Радуге» работают сутки через двое. Так вот, тех, особо отличившихся охранников — Рулева с Кривиным, — на работе, естественно, нет, и появятся они только послезавтра. Если появятся вообще. Им наверняка известно уже об аресте их шефов, а также понятно и то, что на допросах те станут утверждать, будто Уткина с Гусевым пальцем не трогали. Ну, скажут, возможно, уже потом охранники перестарались. Когда вышеуказанные господа вдруг затеяли драку после того, как фактические все и вопросы передачи собственности уже были решены, и необходимые документы подписаны. Кто знает, какие мотивы двигали бывшими руководителями объединения? Решили, что мало денег взяли? Так сами ж согласились. Что скажешь, может случиться такой вариант?
— Вполне, если охранники — люди умные и опытные. То есть битые, причем неоднократно. Или нет, если они — обыкновенные дуболомы. Домашние телефоны не отвечают, «мобилы» не работают, и соседям неизвестно, где те отдыхают? Такой набор?
— Один к одному.
— Я бы не стал торопиться, пусть пока посидят начальнички, камера — она прочищает мозги. Особенно новичкам, которые привыкли сами отправлять туда людей. А эти все равно появятся, хотя бы для разведки.
— Вот и объясни это сам Рогожину, а то, я заметил, мужик, хоть он и подполковник, почему-то волнуется, словно хочет сделать все сразу. А так — уж мы-то с тобой знаем — не бывает.
Глава седьмая
ЗАДЕРЖАНИЯ
Звонить в дверь пришлось долго. Оперативники слышали через дверь, что в квартире есть живой человек. Он бормотал, кашлял хрипло, даже топал по полу, но дверь не открывал, несмотря на продолжительные звонки. Собрались уже вскрывать дверь, но кашель приблизился, и явно нетрезвый голос, грубо выругавшись, сформулировал, наконец, более-менее приемлемую фразу: