— А, так вы, должно быть, командир этих русских? — заметив меня, громко спросил австриец по-немецки.
Я тут же представился и задал вопрос на том же языке:
— С кем имею честь говорить?
— Граф Йозеф Бройнер-Энкровт к вашим услугам, союзник, — прозвучало в ответ.
Услышав имя, я сразу вспомнил, что это и есть тот самый родственник Вильгельма фон Бройнера, о котором он мне рассказывал. Со слов барона я уже знал о графе, что он полковник ландштурма, что он занимается развитием голубиной почты в Австрии, и что он должен прийти на место сбора в этом самом монастыре со своим полком, набранным из резервистов. Вот он и подошел сюда вместе с тысячами солдат. И я не понимал, как руины монастыря смогут вместить такое большое количество народу.
В этот момент со стороны арки ворот усилились стрельба и крики, сопровождающие сражение. Звуки боя сделались интенсивнее. Это французские гусары, уже хорошо понимая, что попали в ловушку, сделали последнюю попытку избежать разгрома, прорвавшись в монастырь. И передние из них, спешившись и завязав бой на предвратной баррикаде, обороняемой всего одним отделением наших стрелков, быстро подавив сопротивление, начали раздвигать поваленные деревья, чтобы гусарские лошади смогли проехать в арку ворот. Наблюдая это и понимая, что положение критическое, я сразу сказал австрийскому графу:
— Сейчас самый подходящий момент проверить наш боевой союз в деле. Прикажите вашим солдатам немедленно выдвинуться навстречу французским гусарам, с которыми мы ведем бой. Иначе они скоро ворвутся прямо сюда.
Граф не стал пререкаться, лишь внимательно взглянул в сторону ворот, быстро оценив ситуацию. Не прошло и минуты, как я уже понял, что передо мной опытный вояка, не бросающий лишних слов на ветер и грамотно отдающий команды своим офицерам. И они четко выполняли все указания полковника. Сразу же, повинуясь приказам, огромное количество австрийских солдат, одетых в серые шинели, двинулось к арке ворот.
Взяв ружья наизготовку, австрийцы успели построиться напротив широкого арочного проема и достойно встретили прорыв вражеской кавалерии. Сделав залп по передним французским всадникам, первая шеренга австрийцев не стала перезаряжать ружья, а сразу опустилась на одно колено, уперев ружейные приклады в промерзлую землю и выставив длинные штыки навстречу остальным наполеоновским гусарам, ворвавшимися во двор следом за своим авангардом. Несмотря на плотный ружейный огонь, особо прыткие всадники достигли пехотинцев, разрядив в них свои пистолеты и набросившись с саблями. Но, они не смогли прорвать строй, поскольку тут же грянули залпы задних шеренг, и возле въездной арки образовался настоящий завал из лошадиных и людских трупов, создав новую баррикаду, которую французским конникам преодолеть было непросто, потому их первоначальный бешенный наскок в попытке прорваться и смять пехоту, иссяк.
И тут австрийские пехотинцы, в свою очередь, перешли в атаку, двинувшись вперед всей своей огромной массой и беспощадно добивая раненых вражеских лошадей и упавших всадников штыками. У остатков гусарского эскадрона, загнанного в ловушку на узком пространстве, против целого пехотного полка никаких шансов на победу не осталось. И французы, кажется, это поняли. Сбившись в кучу, оставшиеся гусары спешно вытаскивали из седельных сумок белые кальсоны и, размахивая ими вместо белых флагов, начали сдаваться в плен.
Наполеоновские гусары никак не ожидали напороться на такое большое подразделение австрийцев внутри монастыря. И австрийцы, действуя слаженно, быстро заставили остатки эскадрона сдаться. Деваться гусарам было просто некуда, тем более, что русские неожиданно ударили с тыла и захватили пушки. Единственная надежда гусарских командиров на то, что удастся сходу ворваться в монастырь, укрывшись, таким образом, от пушечных залпов за каменными стенами на какое-то время, тоже не реализовалась, а жить им всем хотелось. Потому никакой альтернативы сдаче в плен у французов не имелось. Слишком самоуверенные, гусары попались в ловушку и прекрасно понимали всю безвыходность сложившейся ситуации для себя. Бросая на землю оружие, они покорно слезали коней. И австрийские пехотинцы, следуя приказам своих офицеров, тут же уводили французских лошадей в одну сторону, а их всадников — в другую, уже под конвоем.