— Ну что, племянничек? Снова ты меня подвел. Уже не в первый раз приходится тебя из-под ареста вытаскивать. Помнится, в прошлый раз тебя приказал арестовать за пьянку герцог Фердинанд Австрийский. И когда ты уже бросишь пить?
Увидев графа, Вильгельм тут же вскочил. Не скрывая радости, он обнял дядю и облобызал его, приговаривая на ухо что-то ласковое, словно этот майор был ребенком, а полковник — его родителем, суровым, но любимым, по которому великовозрастный мальчик давно соскучился и теперь искренне радовался его появлению. Впрочем, оба родственника походили друг на друга словно отец и сын. Оба рыжие и усатые с широкими скулами и волевыми подбородками. Да и их разница в возрасте позволяла мне сделать именно такое сравнение.
— Скажи спасибо великодушному князю Андрею, что позволил мне взять тебя на поруки, — проговорил граф, когда родственные объятия разжались.
Но, майор ничего не сказал мне, даже не посмотрел в мою сторону, удалившись вместе с графом из башни. Вильгельм в отношении меня по-прежнему делал обиженный вид, хотя и понимал, наверняка, что напортачил. Впрочем, я надеялся, что граф все-таки серьезно поговорит со своим племянником. Я убедился, что граф был боевым командиром, а, следовательно, разгильдяйство среди своих офицеров он не потерпит, пусть даже этот майор его родной племянник. И это обстоятельство меня несколько обнадеживало. Задумавшись, я даже забыл о втором арестованном. Между тем, виконт Леопольд Моравский, продолжавший греться у костра, наблюдая, как я отпустил барона, подал голос:
— А как же я?
В голосе виконта я отчетливо уловил жалостливые нотки. Взглянув на его жирную, усатую, помятую и потную физиономию, на которой играли отсветы костра, я обратил внимание, что и выражение лица у него соответствующее. Весь его вид словно бы взывал к моей жалости. Вот только, если я и отпустил майора под поручительство графа, как дефицитного военного специалиста, то отпускать этого толстяка Леопольда не собирался. Решив, что если он посидит под арестом на хлебе и воде несколько дней, то это лишь пойдет ему на пользу. Ведь он даже похудеет немного.
Собираясь уже выйти из башни, я отвернулся от виконта, не сказав ему ничего. Но, вдруг на выходе, возле караульного солдата, охраняющего арестованных, послышался знакомый женский голос. Я поспешил на звук и нос к носу столкнулся с Иржиной, которая буквально влетела внутрь и сразу проговорила:
— Я видела, что вы отпустили барона. Он только что вышел отсюда вместе с графом. И я поспешила к вам, князь, чтобы узнать, почему вы сделали это? Зачем вы освободили этого негодяя, оскорбившего мою сестру?
— За него поручился граф. В конце концов, это его родной племянник. Так пусть граф сам с ним и разбирается. Он осуждает выходку Вильгельма. И я надеюсь, что он вправит ему мозги, — честно высказал я, что думал.
— А я? Как же я? Я тоже не хочу сидеть под арестом. Простите меня, милая Иржина! Простите меня, князь Андрей! — жалобно проблеял от костра виконт, услышав наш разговор.
Я обернулся к виконту, его слова звучали как последняя надежда, но я не собирался поддаваться на манипуляции толстяка. Взгляд Иржины был полон страсти и решимости, она не собиралась прощать мужчину, который посмел залезть к ней под юбку без ее согласия. И я понимал, что она не успокоится, пока не добьется справедливости. Не обращая внимания на жалобы и извинения виконта, баронесса продолжала:
— Вы не понимаете, Андрэ! Я не хотела вам говорить поначалу, но, это не просто вопрос чести нашей семьи! Вильгельм не только мужлан и придурковатый пьяница. Слышали бы вы пьяную беседу этих двоих между собой! Барон и виконт оба — опасные заговорщики, подготавливающие мятеж против императора! И их действия могут привести к очень серьезным последствиям для всей Австрии! Отпустив барона, вы поступили опрометчиво! А если вы отпустите еще и виконта, то лишь усугубите положение!
Тут и сам виконт подал голос:
— Простите мне недостойное поведение, дорогая баронесса, я был пьян! Что же касается разговоров о политике, которые вы слышали, то они были не более, чем пьяным бредом двух подвыпивших мужчин. Потому не стоит придавать значения тому, о чем мы беседовали с бароном. Еще раз прошу простить меня! Его голос был полон отчаяния, и я заметил, как он нервно теребил края своего теплого пальто с меховым подбоем.
Иржина, не обращая внимания на его слова, смотрела на меня с такой настойчивостью, что я почувствовал, как напряжение в воздухе нарастает. У нее в этот момент был вид женщины, способной на очень решительные поступки. И она произнесла, сжав свои маленькие кулачки: