– Думаешь, это прилично?
– Мне плевать. Я ужасно скучаю по тебе, Дэвид. Не думала, что буду так скучать.
Помолчав, он ответил:
– Пошли отсюда.
Взял меня за руку и вывел на улицу. На Вторую авеню. Я шла рядом с ним, и сама в это не верила: сколько раз я мечтала об этом во время своих одиноких прогулок!
– Я страшно расстроилась из-за Теи.
– Да?
– То есть из-за Меррея.
– Почему?
– Противный тип.
– И не за таких выходят.
Я взглянула на него, подумав, что он имеет в виду Уолтера. Нет, вряд ли. Мы остановились у перехода. Дул пронизывающий ветер, я дрожала от холода. Дэвид обнял меня, и я покрепче к нему прижалась.
– Мне кажется, это сон, – сказала я. – Мы с тобой столько раз бродили здесь.
– Пойдем, угощу тебя кофе, потом вернемся.
Мы вошли в кафе, взобрались на высокие вертящиеся стулья и молча склонились каждый над своей чашкой. Через несколько минут, крутанувшись на стуле, он посмотрел на меня.
– Не знаю, что и сказать, Руфь.
– Скажи, что рад меня видеть.
– Мне пришлось отложить собеседование в Сан-Франциско. Иначе не попал бы на эту дурацкую свадьбу.
От счастья я не могла вымолвить ни слова. Смотрела на него, глотая слезы, забыв о том, что он все равно скоро уедет.
– Пойдем, Руфь.
Я неохотно встала, вышла на улицу и попыталась взять его под руку. Он отстранился.
– Пора возвращаться в роль замужней дамы.
Мы молча вернулись назад и остановились у входа. Нам не хотелось туда идти.
– И что же дальше, Дэвид?
– Сам не знаю. Слишком все сложно. Не говоря уже об очевидном.
– О чем?
– О том, что в этом чертовом городе полно гостиниц, а мне не на что снять номер.
– Мне есть на что.
Он улыбнулся:
– В этом-то и загвоздка.
– Раньше тебя это не смущало.
– Раньше это были твои деньги.
– У меня и сейчас есть свои. Мой старый счет. Я его не закрывала. – Необязательно добавлять, что с тех пор он солидно вырос.
Дэвид не ответил; задумавшись, взъерошил мне волосы. Вспомнил, где мы находимся, опустил руку.
– Ты бы предпочел мои деньги?
– Я бы предпочел, – медленно ответил он, – вообще не ввязываться в эту историю. Мне противно наставлять твоему мужу рога за его же счет. Твои деньги! Да не выйди ты за него замуж, их бы давным-давно не было. Ты что, не понимаешь?
– Ты прав, – прошептала я, сгорая от стыда. – Я даже не могу винить тебя за то, что ты меня презираешь.
Он взял меня за подбородок и заглянул в глаза.
– А как же, ух как презираю. Сижу себе в Сан-Франциско на собеседовании – и презираю.
– Ты потеряешь из-за меня работу?
Он помолчал.
– Вряд ли. Полечу позже. Просто сейчас было бы удобнее – каникулы.
Чтобы скрыть разочарование, я повернулась и открыла дверь. Сдала пальто, и мы вошли в зал. Толпа гостей уже начала перемещаться от буфета к столам, и Уолтер вполне мог не заметить, что мы вернулись вдвоем. Если бы не стоял у входа, одинокий и какой-то несчастный.
– Привет, – сказала я.
– Привет, дорогая. Тебе лучше? – На Дэвида он не смотрел, словно таким образом надеялся избавиться от его присутствия.
– Да, спасибо. Я хорошо прогулялась. Дэвид был настолько любезен, что согласился меня сопровождать.
– Ах вот как, – сказал Уолтер, признательный за то, что я сочла необходимым хоть как-то объясниться. – Конечно, ведь вам есть что вспомнить.
Дэвид что-то пробормотал.
– Если не ошибаюсь, – мужественно продолжал Уолтер, – вы знакомы с самого детства. Руфь мне рассказывала.
Я рассмеялась:
– Если верить слухам, мать Дэвида возненавидела меня еще до моего рождения.
Мы часто встречались – до июня. До его отъезда. Я думала снять где-нибудь комнату, но Дэвиду удалось найти кое-что получше. В университетском квартирном бюро он узнал, что один из преподавателей сдает на весенний семестр трехкомнатную квартиру с видом на Гудзон: он получил от какого-то фонда стипендию и уехал с женой в Европу. Они не взяли с собой ничего, кроме одежды; в квартире остались мебель, огромная библиотека, прекрасная коллекция пластинок, аппаратура, стоившая дороже мебели, посуда, белье и даже цветы, которые Дэвид обещал регулярно поливать.
Все это создавало иллюзию семейной жизни и таило серьезную опасность. Номер в гостинице напоминал бы мне о реальности, не позволял бы воображению заходить слишком далеко, играя в семейное счастье с Дэвидом. Теперь же, в окружении чьих-то столов с прожженными крышками, кресел и диванов с потертой обивкой, керамики и пышно разросшихся растений, я должна была постоянно помнить, что все это не имеет никакого отношения к моей настоящей жизни. Больше того, мне нельзя терять голову, если хочу сохранить хотя бы видимость настоящей жизни, когда Дэвид уедет в Сан-Франциско. Я не обманывала себя и не надеялась, что он останется или позовет меня с собой, хотя твердо знала, что, если только он захочет, брошу все и уеду.
Зато теперь мы спокойно говорили о прошлом. Мартине. О моих родителях. О том, где выросли. О настоящем говорить было сложнее. В марте он коротко сообщил, что принял предложение работать в Сан-Франциско, и больше мы к этому не возвращались. Я в свою очередь не хотела обсуждать с ним свою семейную жизнь. Он ведь с самого начала не считал серьезными причины, толкнувшие меня на замужество. И что же? Результат оказался не менее плачевным, чем он предполагал. Что тут поделаешь? Не пытаться же его разжалобить. Я не могла рассчитывать на его сочувствие.
Он не сказал, когда именно уезжает, но с начала июня я знала, что каждая встреча может стать последней. Это случилось в середине июня. Был жаркий солнечный день. Когда я пришла, Дэвид, одетый, спал. Окна были открыты, с улицы дул приятный легкий ветерок. Я разделась и легла рядом с ним. Потом замерзла и забралась под одеяло.
Долго лежала, глядя на его красивое, спокойное во сне лицо. Мне хотелось до него дотронуться, но жаль было будить. Наконец я наклонилась и поцеловала его. Не открывая глаз, он навалился на меня, сжал грудь.
– Что, даже раздеться некогда? – шепнула я. – Когда же самолет?
Он мгновенно проснулся, посмотрел на меня, поцеловал в переносицу.
– Завтра утром.
– Поздравляю. – Спокойным тоном, будто не надеялась до последней минуты, что он не уедет. – Пришлешь мне открытку с видом на океан?
– Нет.
– Разве это честно?
– Нет. – Откатился к стене и уставился в потолок. Я приподнялась и посмотрела на него:
– В чем дело?
Он коротко рассмеялся. Я придвинулась к нему.
– Не молчи.
– Думаешь, мне так хочется уезжать от тебя за три тысячи миль?
– Тогда зачем уезжаешь?
– Так надо.
– Тогда почему бы нам не поехать вместе?
– Потому что поначалу мне будут платить огромные деньги: целых семьдесят пять долларов в неделю. Это одна причина.
– Я могу работать – в школе. Мне дадут разрешение, я же сдавала педагогику.
Он улыбнулся:
– Допустим. Вместе мы заработаем сто пятьдесят. Шестьсот в месяц. Во что обходится твоему мужу гнездышко, где ты ночуешь?
Я попыталась уйти от ответа:
– Меньше, чем ты думаешь.
– Сколько?
– Четыреста пятьдесят в месяц, – призналась я и покраснела. – Но это неважно.
– Ладно. Поговорим о важном. Сколько ты каждый месяц тратишь на тряпки?
– Но они же у меня есть. Я просто возьму их с собой.
– А прислуга? Тоже возьмешь с собой?
– Обойдусь. Конечно, прислуга – это хорошо, но не она мне нужна. Мне нужен ты, Дэвид.
– Ну да, – устало ответил он. – Здесь и сейчас. В постели. Но когда придется готовить и чистить сортир… Помнишь, как ты бесилась, когда твоя мать мыла туалет? А если придется самой?
– Это не одно и то же, – быстро ответила я. – Сам знаешь…
– Ошибаешься, Руфь. Разница только в количестве работы.
– Но количе…
– Слушай, – начал он, потом вдруг вскочил с кровати, подошел к окну и уставился в него. – Господи, о чем мы спорим? Слишком все сложно, разговоры не помогут.
– Допустим. Но ты не договариваешь. Я чувствую – есть еще что-то. Обещаю не спорить, только скажи.
Он задумчиво посмотрел на меня; решившись, подошел к кровати, присел. Я тоже села и прислонилась к спинке, со страхом ожидая ответа.