Капитан, будучи живым, рассказал Доктору по пьянке, что он коммунист. И показал портретик Зюганова, помявшийся во внутреннем кармане от военного неустроенного быта.
– А зачем же ты тогда буржуев тут развлекаешь? Раз ты партийный?
– Так для заработка! Не на жалованье ж жить, ты чё...
Они пили у костерка водку под тушенку, дожидаясь конца боя; Доктора убили в первые же минуты, само собой. Ему было неловко и стыдно бегать с игрушечным детским ружьем тут, где она, может, приняла настоящую взрослую смерть... Страшную, неэстетичную, грубую и мерзкую... Пока веселые московские туристы бегали друг за другом по леску и брызгались, пачкали друг друга краской из игрушечных смешных ружьишек – внутри оцепления из настоящих спецназовцев, снятых из Ханкалы, – Доктор с капитаном уж напились. Патентованным средством Доктор оттирал с куртки дурацкую эту краску, метко выпущенную в него из игрушечного ружьишка, и удивлялся тому искреннему задору, с которым два десятка здоровых мужиков, успешных, при деньгах, играли в свою ненастоящую войну в пяти минутах езды от настоящего фронта, от зеленки, в которой скрывались живые боевики. В которых отчего б не поехать пострелять? Совместить, так сказать, приятное с необходимым? Да еще и заработать – вместо того чтоб тратиться? А все оттого, думал Доктор, что профессионализм – это всегда скучно. Если за сделанное получаешь деньги, то половина радости, большая часть ее – теряется. Хоть возьми футбол, хоть секс, хоть войну или поварское искусство. Дома ли готовить плов для друзей – или на ресторанной кухне париться! Ехать на серьезную войну и месяцами кормить вшей – или побегать с ребятами по лесу, а после с ними же и напиться...
Доктор достал из кармана пачку фотокарточек и стал их по одной показывать капитану. Профиль, еще профиль, и с десяток портретов – анфас.
– Хороша, хороша... Твоя, что ли? – тихо и лениво приговаривал капитан, отгоняя комаров шевелением руки с водочным стаканом в ней. Дальше пошли почти совершенно порнографические картинки – там Зина была голая, в дурацких, смешных позах: они любили иной раз по пьянке играть в публичный дом, они как бы ставили комедию на эту тему. – А голую ты мне зачем показываешь? Вы там все до такой, что ли, степени извращенцы? – спрашивал капитан с улыбкой.
– Не, сдурел ты, что ли? – обижался пьяный Доктор. – Это чтоб... Ну, вдруг кто по особым приметам опознает. Вот, видишь, шрамы на животе, и наколка вот здесь, бабочка и дракон, и груди асимметричные: правая вон насколько больше левой, заметно?
– Так что с ней? Убили, что ли, ее?
– Не знаю я... Что ты с меня жилы тянешь?
– Так ты ее искать сюда прилетел?
– Ну...
– Так... – задумался капитан и налил. Вдвойне приятно пить водку, когда вон у людей несчастье; вроде не пьянства тогда ради, а по-людски, от несовершенства мироздания. Со спокойной тогда пьешь совестью. У людей беда, ты не соответствуешь и не сочувствуешь им в полный рост, но зато же и оправдание есть – что ты вот такой, ты пожертвовал собой, своей чистотой и трезвостью, ты специально стал хуже, чем мог бы быть...
Доктор пошел пройтись по местности. Он дышал свежим воздухом, рассматривал синеватые горы в близкой дали, думал о том, что вот, не дай Бог, ни с чем вернется в Москву, и что ж тогда? От мыслей его отвлекали спецназовцы, которые, выходя из темноты, отправляли его обратно к костру... Он туда вернулся к самому интересному: бойцы высаживали из грузовика дам во всем черном – похоже, местных, – которых тут же разбирали по палаткам. Они размахивали руками, визжали, лезли драться, их скручивали с короткими окриками и легкими смешками.
– Что ж вы, гады, делаете? – тихо сказал Доктор кому-то из своих, потому что громко он говорить не мог, он чувствовал какую-то страшную слабость, которая внезапно началась и становилась все заметней. Но тут к нему подошел еще живой – в тот вечер – капитан и, глядя ему в лицо своими светлыми легкими глазами, сказал насмешливо:
– Ты чё, ты чё? Ты думал, это чеченки, что ли? С ума сошел? Это ж грузинки, вон, с Панкисского ущелья мы их получаем! Профессионалки с самого Тбилиси, наилучшие, с проспекта Руставели. Кто придирчивый, так там и мусульманки есть... Раньше-то мы боевых подруг подгоняли, медсестер контрактных, так ваши ребята недовольны были: экзотика получалась слабоватая. А теперь в самый раз, видишь, нарасхват идут, угодили, значит... Ребята заказали, чтоб девки визжали, типа сопротивлялись, вон они и орут... А наших девок жалко, тоже б могли заработать.
– Ты-то вон зарабатываешь, пока люди там под пулями бегают.
– Я-то? Ну, – беззлобно отвечал капитан.
– И с генералами небось делитесь – вон батальон, считай, сняли с Ханкалы...
– Сняли, так и хер ли? Справятся там без нас. А насчет делиться – конечно, делимся. Но не только ж с генералами. А с теми ребятами, кто на боевых, а им не платят ни хера. Мы с ними делимся, честно, как следовает. Не как вы там в тылу привыкли делиться... Я вас, тыловых, не люблю, признаться, но по-другому ж у кого денег заработать?
Доктор понимал, что Чечне не до него, не до его подружки, про которую он и сам не знал, до какой степени она нужна ему; может, он просто для очистки совести ее искал, пытался начать искать. Он подышал воздухом войны и близкой, сладкой, очень возможной смерти и так нашел себе оправдание и облегчил себе жизнь. Теперь по пьянке он вполне бы смог себя сравнить с персонажем «Орфея и Эвридики». Это все на обратном, в Москву, пути. Пейнтболисты летели веселые, у них все было в порядке. Все ведь кончилось хорошо. Быстро, но хорошо – это куда лучше, чем долго и плохо. Они рассматривали друг у друга уши, вырывали их из рук с тем же детским азартом, с каким на пути из Москвы разглядывали «Патек Филиппы» и «Ролексы». А теперь это были уши, хоть и дешевые, да вообще бесплатные, включенные в цену тура – уши были одно лучше другого. Смуглые, волосатые, а кому повезло, так и со шрамами. Самое роскошное было с золотой серьгой, а на ней еще арабская вязь. Оно досталось знаменитому московскому бандиту Ване Хабаровскому, у которого, вот забавно, почти такая же серьга была в собственном ухе.
– Мне бы еще одно, – наседал Ваня на Кавказца.
– В контракте одно записано. Да и на кой тебе второе?
– Ну как же, а Дусе своей я должен же что-то привезти? Я ей всегда с охоты везу гостинцы...
– Знаем мы вашу охоту, – вяло шутил Кавказец. – Хорошая у вас охота, что вы с нее уши привозите... – Он намекал на известный случай, когда Ваня, разрываясь между работой и открытием сезона, совместил приятное с полезным – организовал приглашение заказанного клиента на охоту, где тот и был успешно оприходован...
Ваня обиделся:
– Да что ж ты говоришь, душа моя? Да ты забыл, что ли, что я самый известный в Россiи авторитет? – Когда на Ваню накатывало, он бессовестно хвастал. Ему прощали; бандит – это профессия творческая, там трудно по-другому, без театральности.