Тем более непонятно, почему все-таки многие восприняли его выступление не так, как полагалось бы?
А утром, к девяти, зашел к нему этот самый Рокотов. Показал свои бумаги, протокол допроса некоего Филимонова, данные по осмотру этих чертовых кресел. Опытным взглядом Морозов оценил ситуацию: да, здесь необходимо возбуждать уголовное дело. Перелистывал страницы, а сам вспоминал недавний разговор с Немировым. Сидели за картами, перебрасывались в «джокера», и Станислав Владимирович пожаловался:
— Ты пойми, Геннадий Юрьевич, что для меня сейчас это проклятое кресельное дело? Ведь наш с тобой дружок бывший, партнер по шахматам и прочим играм, он же прямо говорит, что замарает. Что тогда?
— А чем он тебя замарает?
— Деньги я ему вернул, но ведь он может просто упомянуть в своих показаниях, что был случай, когда я без уплаты обедал у него, да еще с гостями. Да и не один такой случай. Заплачено-то позже, значит, есть у него повод. И вообще, если мое имя как-то там мелькнет, неужто ты думаешь, что мне все это обойдется?
— Я тебя понимаю, — сказал Морозов, — сволочь этот самый Тихончук. Он и ко мне уже наведывался: дескать, фотографии кой-какие есть, где мы с тобой в лесу, на пляже, у машины его. Как, дескать, объяснишь, страж закона, почему общался с таким типом? Выгнал его.
— А за ним самим что-то есть?
— Судя по тому, как икру мечет, определенно есть. Иначе не стал бы так.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь?
— Я, Станислав Владимирович, прикрывать преступника не буду. Есть закон, и пусть, согласно ему, отвечает за совершенное. Однако рвать землю под его ногами не буду. Вот занимается Рокотов и пусть выясняет, что к чему. Парень он, на мой взгляд, разумный.
— А я уверен, что он не захочет гасить все.
— Ты вот что, Станислав Владимирович, гасить все ему никто не позволит. Не по закону это. Но вот если до того времени, пока Рокотов что-либо не найдет, сучий племянничек не внесет деньги и не получит от комбината заверения, что предприятие не имеет к нему никаких претензий, дела могут стать кислыми. И можешь быть уверен, что я совесть мою профессиональную не буду тревожить содействием укрывательству преступников. Влипли мы с тобой по части знакомства, вот что я скажу, и неизвестно еще, как оно все кончится.
Немиров покачал головой:
— Черт знает что… Ведь приличный же человек. Прекрасно образованный, манеры… Дома бывал. Жена прямо очарована им. Я уж ей до сих пор подробностей не говорю, почему вдруг очаровательный Александр Еремеевич перестал у нас бывать. А потом, ведь я участвовал в трудоустройстве этого самого ворюги.
— Наука тебе. Кстати, именно ты мне представил в свое время Тихончука. У тебя дома. А теперь он мне, сволочь, снимки показывает.
— Так что Рокотов?
— Уехал в Рудногорск. Ничего, пусть покопается. Он парень с умом. Если отыщет концы, дело будет громким. Для него сейчас такое и нужно. Засиделся он на побегушках. Нужно двигаться.
— Ты так спокойно говоришь.
— А я еще тебе раз подчеркиваю: нашего с тобой участия в его делах нет. Значит, сугубо моральные вещи: обвинят в неразборчивости при выборе знакомых и друзей. От этого не умирают.
— Для меня это может плохо кончиться. А до пенсии еще полтора года. Если возникнут вопросы, могут и перевести на другое место с понижением. А мне бы этого, как ты сам понимаешь, не очень хотелось бы. Ну что мы тут друг перед другом лицемерить будем? Да, работой своей дорожу и местом тоже, потому что шел к нему всю жизнь. За понюшку табаку терять не хочется.
Разговор был прямой, и Морозов с грустью подумал: да, Немиров испуган, ночами, видно, не спит, и поделом, будешь знать, как с жучками порядочных людей знакомить.
Когда шел из гостей домой, думал, что Рокотов может работать неплохо и Немирову очень мало шансов остается на то, чтобы не замараться. Тихончуку дали приличный шанс: внесите деньги, пока комбинатовские соглашаются их взять, и тикайте из этих мест подобру. Нет, жадность обуяла. Что ж, тогда получайте все, что вам полагается.
Злости к Тихончуку не было, было удивление: как мог опуститься до такого, до каких-то стульев? А ведь и вправду неглупый человек. Ну, воровал в ресторане, пытались много раз поймать его, сам признавался как-то, да все не удавалось, делал из себя непорочную деву, возмущался: «Неужто сам факт, что человек работает в ресторане, означает автоматически, что он ворует? Абсурд!» Верно, факт работы ничего не означает, миллионы людей в общепите работают и никто им претензий не предъявляет, но вот если следственные органы уже закружились вокруг тебя, — значит, не так все у тебя чисто, значит, зря делаешь вид оскорбленной невинности.