— Похвально, Эдуард Николаевич, — сказал Морозов и поднял глаза, — это совсем другое дело. Я подумаю. Заходите завтра во второй половине дня, и мы решим все вопросы. Может быть, и поедете в ваш Новинск, где вы так остроумно предположили корни преступления. У вас не отмечали склонностей к литературному творчеству?
— Отмечали. Я даже закончил первый курс Литературного института имени Горького.
— Вот как? То-то я смотрю, ваши бумаги профессионально сюжетны. Так что же вам помешало стать писателем?
— Уверенность в том, что это не мое дело. Взял и уехал в Сибирь, в экспедицию.
— Любопытно. Ладно, при случае вы мне все это подробнее расскажете. Итак, мы с вами обо всем абсолютно договорились, не так ли?
Рокотов пожал плечами и вышел. Недоволен, Шерлок Холмс. А что, надо прямо сказать, парень с хваткой. Из него выйдет толк. Обязательно получится отличный следователь. А может, уже и получился, он ведь не лезет в глаза. Такие честолюбцы считают недостойным для себя рекламировать свои возможности, они гордо ждут, пока их заметит общественность и начальство. Ах ты ж, поросенок эдакий. Ты ж ему, Морозову, создаешь проблемы своим честолюбием. Нет, ничего особенного быть не может, просто замечание сделают по поводу знакомства не очень привлекательного. Но ведь все может решить именно это. Если Ладыгин уйдет, а это уже наверняка, встанет вопрос о нем, Морозове. И тут не ко времени это самое дельце. И все ж молодец Рокотов, молодец. Умница. Ладыгин его не приметил, а если Морозов займет его кресло, то он даст этому мальчишке самостоятельную работу. Честолюбцев нужно поощрять, они, как правило, умеют работать.
Отчет… Вот что колом стоит в мыслях. Надо было Ладыгину сдать его или хотя бы приготовить тезисы. А то сочиняй сам. Цифры взял в отделах, факты. Неужто придется дома еще сидеть?
Зашла Оленька, секретарша, второй месяц работающая в прокуратуре и до сих пор не сумевшая преодолеть священного трепета перед ее служителями. Морозов заметил, что каждый раз, когда она входит с докладом, лицо ее бледнеет и голос подрагивает. Срезалась на экзамене в юридический и вот теперь зарабатывает стаж.
— Геннадий Юрьевич, к вам товарищ Тихончук Александр Еремеевич.
Вот это да. Явился гусь, не запылился. Что ж он будет проталкивать? Какие идеи? Зачем пришел? Может, не принимать? Ведь почти наверняка этот тип потом будет пытаться использовать свой визит. Лучше не принимать. А вдруг он придумал какой-то ход? А потом, как это отказывать гражданину в приеме?
— Вот что, Оля, вы стенографию хорошо знаете?
— Да, Геннадий Юрьевич.
— Тогда вот что. Сейчас вернитесь к себе, возьмите блокнот, не листки бумаги, а блокнот, и садитесь вот сюда, к журнальному столику. Потом пригласите этого самого… ну, в общем, посетителя. Всю нашу беседу тщательнейшим образом застенографируйте. Как можно точнее, предупреждаю вас. Это такой тип, Оля… В общем, надеюсь на вас.
У девчушки глаза загорелись огнем. Вероятно, почувствовала себя почти на переднем крае борьбы с преступностью. Теперь Морозов был уверен, что она не пропустит ни одного слова.
Он нажал кнопку на селекторе. Хрипловатым голосом откликнулся Рокотов:
— Я слушаю, Геннадий Юрьевич.
— Слушайте, Эдуард Николаевич, вы знаете, кто сейчас сидит у меня в приемной?
— Тихончук. Я когда выходил из вашего кабинета, он уже сидел.
— Может быть, хотите принять участие в разговоре?
— Не знаю, есть ли смысл. При мне у вас беседы не получится. Я уже имел счастье встречаться с ним. Без повода больше видеться не желаю. А вот когда официальный повод появится — тогда рад буду задать ему два десятка вопросов.
— Подсчитали? — Морозов засмеялся.
— Пришлось, Геннадий Юрьевич. Имейте в виду, он сложный человек, этот Тихончук. По-моему, даже способный на провокацию.