Туранов слушал, не перебивая. Когда Бутенко замолк, глянул на часы. Павел Максимович сразу же поднялся:
— Ну ладно, ты извини, что я тебе настроение подпортил. Ты знаешь, где я работаю? В «Котлопроекте». Тишина, чистота стерильная. Второго числа зарплата. Все солидно и разумно. Так что, коли что — у нас места есть. Придешь ведь, Иван. В Москву теперь тебя уже не возьмут, туда один раз в жизни зовут. Так что мое отношение к тебе самое дружеское — работать нам до пенсии вместе. Глядишь еще — за соседними столами. В нашем отделе уже три бывших директора. Вакансий еще хватает. Так я пошел, Иван.
Туранов так и не понял, зачем приходил Бутенко. То ли и впрямь хотел кое-что ему подсказать, то ли из колеи попытаться вышибить? Думать можно было по-всякому, да только после этого визита Туранову очень сильно захотелось повидать Карманова. Два дня собирался и вот нынче осуществил-таки задумку…
— А что тебе сказать, Иван Викторович? Что б я тебе ни сказал, ты ж все равно сделаешь по-своему. Так чего ж я тебе советы давать буду? Знаешь, я что из жизни своей вывел? Самую, что ли, главную аксиому? Людей стыдиться нечего, люди около нас — как вода в реке: приходят и уходят дальше. У них свои заботы и беды, радость тоже своя… Иной руководитель пуще всего боится упрека в несамостоятельности мнений. Будто ему одному только и видна истина. А ты не бойся с сомнением к людям прийти, не бойся. Только один раз попробуй и увидишь, что правильно тебя поймут. Вот и созови свой совет бригадиров… Сколько там у тебя человек? Шестьсот? Так чего ж тебе еще надо? Целый парламент. Вот созови их и прямо все выдай, что думаешь. А пуще всего бойся стыдиться самого себя. Такое бывает, когда запутаешься и начнешь из ямы вылезать, хватаясь за все, что под руку попадется. Вот тогда будет плохо. Ну чего глядишь, я еще видишь какой молодец… Да брось ты меня успокаивать, не надо. Жил прямо. И тебе того же желаю…
23
Николай Рокотов вылез из машины, задрал капот, снял клеммы с аккумулятора, подлил воды в бачок для смыва стекла. Мимоходом заглянул в смотровое стекло: глядел на него страховидный мужик с небритым седоватым лицом, пятнами мазута на щеках. Подумал, что надо б в баньку нынче сходить; про душ в гараже балачка идет вот уже четвертый год, а толку нету. Как было б хорошо взять да сполоснуться после работы, надеть чистое и тогда уже домой. А тут вот придется таким страхолюдиной идти по селу.
В дальнем углу здания тонко строчил скороговоркой Сучок. Видно, опять кто-то зацепил. Костя в последнее время стал совсем нервным: сын торопливо женился в городе; невестка попалась невдалая; Никита запил по-черному, схлопотал уже два выговора и перед товарищеским судом стоял. Теперь того и гляди погонят, а работа такая, что терять ее ой как жалко: в телеателье мастером. Уже и на машину копил, а тут на тебе. Вместе с другом ездил Николай в город, чтоб определиться, что за люди новая Сучкова родня. Оказалось, и впрямь не в ладу: отец — мужик ничего, деповский слесарь, работяга. Мать же в столовой всю жизнь проработала, оказалась бабой хваткой, явно потоптавшей мужа, и дочку вырастила, видать, по своему порядку. Девка поначалу в технологический институт поступила, училась не то чтоб в лучших, но не в хвосте. Два курса закончила, а потом ушла. Полгода болталась без дела, попробовала и в справочном бюро вокзала работать, и в парикмахерской пристраивалась. Нашла себе место в ресторане официанткой. Место не то что позорное, а просто, на взгляд Николая, дюже к деньгам близкое к дармовым, к чаевым и прочим, которые человека во как портят. Потому и девка, не глядя на то что в теле была и по моде одетая, Рокотову не понравилась, и он, по дороге обратно в село, так и сказал Косте, чем огорчил его еще больше. Никиту Николай всегда знал тихим малым, добрым и работящим. Тут же увидал его в виде совсем непривычном, с улыбочкой пакостной на красной от выпитого рожей, с голосом вроде из киношки про уголовников. Когда сидели с Костей в электричке, Николай рассудительно сказал: