Уходя из кабинета, оглядывались все на застывшие друг против друга две фигуры — Туранова и Муравьева. Ясно было, что беседа между ними продолжится, хотя все будет чисто теоретически и каждый из оставшихся в кабинете уже сделал свой выбор.
Так и было. После ухода участников совещания из кабинета Муравьев полистал свои бумаги, кашлянул в очередной раз, сказал с хрипотцой:
— Пойдешь-то куда? Подумал?
— Была бы шея, а хомут найдется… слыхал такую поговорку, Петр Егорыч?
— Приходилось. Имей в виду, твое благородство мало кто оценит.
— А это не благородство. Это правда. В конце концов, после моего освобождения от должности, вам все равно придется задуматься о принципах ответственности каждого за порученное дело. Я о руководителях говорю. О тех, которые… в общем, ты знаешь, что сейчас я снова начну свой монолог о дисциплине поставок. И на коллегии скажу, и где угодно скажу. Может, после меня директора повольготнее вздохнут.
— Донкихотство.
— Давно эту книжку читал и смутно представляю, в чем это самое донкихотство заключается.
— Оно как раз заключается в том, что ты нынче продемонстрировал, хотя, если честно, я бы тебя не уважал, если б ты смирился с этим заключением. Здесь нужно терять либо тебя, либо пару заместителей. Сухим из воды не выйдешь. В непростое дело ты попал.
— А я всю жизнь в непростые дела попадаю. Привык. И еще вот что. Ты знаешь, что мне нынче один старик вахтер сказал, которого я в свое время, вопреки всем, оставил на рабочем месте, несмотря на возраст? Он сказал так: «Похоже, Иван Викторович, опять нам прощаться придется… Жалко. А может, возвернетесь еще?»
Муравьев усмехнулся:
— Ты-то сам в это веришь?
— А черт его знает? Может, и вернусь. Ты ж знаешь, работать я умею.
— И хвастать тоже, Иван Викторович. За тобой это есть.
— Ладно, побереги силы до коллегии. Там уж у тебя будет возможность все обо мне сказать.
— Скажу. И можешь быть уверен, что скажу круче всех. Имею на это право и как коммунист, и как человек. Так что надежду на снисхождение не советую хранить. Подумай в эти дни о работе, сходи в обком. Могу, в крайнем случае, предложить на коллегии послать тебя на другой завод начальником цеха. На главного инженера в данный момент не тянешь. Больно уверен в своей правоте. Оботрешься — потом можно будет рассмотреть такую возможность. А сейчас тебя с героического коня надобно ссадить. Сорвал выполнение задания и еще геройствует: как же, непризнанный и обиженный несправедливо. Ты вот что, организуй мне пообедать перед дорогой, если можно, компанию составь. Уж черт с ним, с твоим жалобщиком. Может, на этот раз не заметит, что проверяющий с директором в столовую пошли?
День только разыгрывался. Солнце легко взбиралось по небосклону, ветер окончательно замирился, многозначительно заиграла капель.
3
Николай выбрался из оврага, щепкой счистил грязь с сапог. Дышалось тяжеловато. Уже не те силы, что раньше, но раньше усталость не тревожила. Теперь же прихватила явственно. То ли авитаминоз, как объяснила ему заводская докторша, проводившая недавно осмотр в подсобном хозяйстве, то ли уж старость шлет ему первый свой звоночек: дескать, гляди будь поосторожней, не мальчик уже, чтоб махать через овраги по-молодецки.
Первая плеть сварных труб уже лежала на два с лишним километра. Вывели быстро: по мерзлой земле прорыли канаву, а сварщики трудились в две смены. Заводские работали хорошо, тут уж Рокотов не мог ничего сказать, только на язык больно остры, с ними то и дело гляди, как бы в конфуз не попасть.
С первой партией прибывших явился Дятьков. Николай сделал вид, что не узнал бывшего нечаянного пассажира, когда-то с другом своим Петькой грузившим ящики для помидоров. Тогда поговорили не то что нескладно, а просто по-пустому, вроде как каждый свое высказал и на том все кончилось. Да только Дятьков, видать, не захотел подводить черту под бывшим мимолетным знакомством. Отработав на сварке день, подошел к Николаю, когда тот мараковал над нарядами, сел напротив:
— Ну что, Николай Алексеевич, иль не узнаешь?
— Узнаю. Чего ж не узнать? Тебя и друга твоего бутылочного во как помню.
— Петьку, что ли? Нету Петьки. Уволили.
— За что же?
— За выпивку. У Туранова не дюже размахнешься.
— Никак жалеешь?
— Жалею. Хороший парень. Мог бы переломить.
— Что ж не помог?
— А человеку в этих делах помогать не надо. Сам себе голова. Не маленький.
— Тоже верно. Так что тебе от меня?
— Да ничего. Раз знакомы — поздороваться надо.