— Здравствуй, сынок…
Толя сказал неожиданно звонким голосом:
— Я вот что вам скажу… Я не сын вам. Прошу запомнить. Я отца своего в войну потерял. Нет у меня отца. И у моего сына деда нет. Вас давно уже нет в моей жизни. И вообще, как вы можете?..
Наверное, он хотел сказать: как вы можете по земле ходить? Это уже потом понял Андрей. А тогда он говорил и говорил:
— На вашей совести несколько жизней. Петрушин, его мать, ваш отец, моя бабушка, Ряднов Василий Васильевич, наконец. Как вы можете после этого считать, что у вас есть сын? Вас нет в моей жизни, я хочу, чтобы вы поняли это. Вы камнем висите и на моей судьбе, потому что я везде должен писать, что отец мой дезертир.
— Прощен я, Толя, прощен… — бормотал Андрей, и слезы застилали ему глаза. — Все по закону… Разрешено мне не писать про давнее, чего ж ты пишешь? Имеешь право…
— А я за тебя вину искупаю. И еще всю жизнь буду платить. Чего тебе от меня нужно? Деньги? На, возьми.. И прошу тебя, больше не приходи. У меня жена, сын. Не приходи.
Он сунул Андрею в руку смятые комком ассигнации и ушел. Уже потом Андрей подумал, что, видно, в этот день получка была, потому что не так просто зараз вынуть из кармана сто тридцать целковых и отдать их. С этой мыслью подстерег он жену сына, в которой сразу же узнал молоденькую доярочку из Голубевки, с которой Толя когда-то гулял. Значит, нашли друг друга. А рядом с ней топал карапуз с белобрысым чубчиком из-под соломенного картузика. Кинулся к ним Андрей, чтоб деньги вернуть, чтобы на внука хоть вблизи глянуть, а невестушка сразу развернулась — и в подъезд. Узнала его тоже. Так и не вышло разговора.
В тот же день исчез он из Ростова. Сел на первый поезд, на который оказались билеты, и уже через три дня работал в рыболовецком колхозе в очаровательном поселке Оля, что на Нижней Волге. За сезон подбил деньгу неплохо. Осенью подумал-подумал и кинулся на Украину. Там всю зиму строил коровник в одном из глубинных колхозов Сумщины.
А жить надо. Вот и сейчас зацепился тут. Надолго ли? Коли б наладилось все, так лучше места не надо. У Фроси ж сыны взрослые, приедут, а тут чужой дядька? Не пришлось бы сходить. И все одно, коль сын по-прежнему настроен, так не миновать ему своей бродяжьей судьбины. Нет такого места на земле, где тепло бы ему сталось.
Надежда все жила. А ну как приедет он когда в Марьевское, а Настя и скажет ему: «Оставайся… Что уж тут?» Да нет, однажды она уже переступила… На всю жизнь запомнит он тот день, и ярок, и небо, опрокинувшееся над ними. Это было один раз, а потом уже все. Наступила осень, а за ней и проклятая зима семьдесят третьего.
С каждым годом все больше и больше овладевал им страх. Сейчас есть сила в руках, а потом? Потом что, в приют? В дом для престарелых? Нет на свете никого, кто поверил бы ему, кто поплакал бы с ним над потерянной жизнью. Вечерами видел он везде ровесников с внуками. А к его внуку дорога заказана, хоть и живет он совсем рядом.
…Пришла собака откуда-то. Стояла над ним, дружески помахивая хвостом. Он протянул к ней руку, и животное доверчиво позволило погладить себя. «Вот она, жизнь», — сказал он, и пес завилял хвостом еще охотнее. Вишь, клонится в компанию. Тоже, видать, один.
Надеялось животное на угощение и, не дождавшись его, неохотно ушло в темноту. И этот свою выгоду ищет. А нет, чтобы просто так, душой чтоб понять?
А стожок завтра надо докидать. Травы нынче много. Фрося довольна: хозяйство-то валиться стало. А он при нем так, будто всю жизнь. Уже знает, где что ладить надо, все прорехи в плетне, все дыры в омшаннике. Хорошо здесь, душе б покою. Вчера Фрося спросила:
— Жизнь-то твою что сломало, Андрюша… Ты скажи, полегчает.
А он думал: нет, не скажу, потому что грех мой только по моим плечам. Твои не выдюжат. Лучше уж живи в неведении.
— Андрюша… Андрей! Вечерять иди!
Голос Фроси довольный и радостный. Баба звала мужика вечерять. Все в мире на своих местах.
9
— Я смогу обещать только одно. — Карманов близоруко сощурился, выхватив потрепанный блокнотик, полистал его. Найдя нужное место, он поднял желтый корявый палец и глянул в глаза Туранову. — Я могу обещать только одно, Иван Викторович, только одно… Если у вас с завтрашнего дня будут работать два бульдозера и шесть самосвалов для подвозки раствора, я смогу прислать своих людей. Трест не выполняет сдачи, и вся техника на пусковых объектах. В трест обращаться бесполезно, я знаю положение. А теперь решайте сами. Если б я вас не помнил по прошлым нашим совместным стройкам, я бы не пошел на явное нарушение приказа начальства. Все силы приказано бросить на вокзал.